Легенда Португалии
Шрифт:
– Что за напасть такая, – задумчиво сказал Женя. – В июне по Франции катались, там тоже машина в первый же день портилась…
– Тоже колесо прокололи? – сочувственно поинтересовалась Люся.
– Да нет, там другая была история. С жуликами. В аккумуляторе покопались, чтобы из багажника чемоданы украсть.
– И украли? – ахнула сестра.
– Не успели.
Вася свое дело знал: новое колесо стояло на месте, а старое валялось в багажнике, наполовину придавив Женькин рюкзак. Ильясов не сказал ни слова, просто переместил свои вещи из-под шины. Что ни говори, а Вася выручил. Сам Женька возился бы с колесом до второго пришествия (всю эту машинную механику он плохо понимал и еще хуже умел сладить с ней на практике) или звонил бы в сервис, а когда еще приехали бы неторопливые португальцы – остается только гадать.
– Спасибо, Вася.
– Да не за что, – хмыкнул зять и полез на заднее сиденье, весьма собой довольный.
В Эшторил возвратились около часу дня, быстро перекусили в кафе (по такой жаре есть особо не хотелось) и отправились на пляж. Как ни странно, там обнаружились и незанятые лежаки, и зонтики; океан пестрел парусами – виндсерферы, пользуясь волнением, отрывались по полной. Женька вытянулся на лежаке, подставив спину солнцу, так донимавшему ранее, и даже замычал от удовольствия. Он чувствовал себя если не самым счастливым человеком на земле, то, пожалуй, его заместителем.
Шум прибоя то накатывал, то отдалялся, и в этом прослеживалась какая-то старинная власть природы над человеком. Кстати, до начала девятнадцатого века морские купания вовсе не были приняты. Ильясов помнил, что то ли в шведском, то ли в датском порту однажды в виду берега затонул корабль, и из большой команды спаслось всего двое моряков – остальные просто не умели плавать. Боялся народ воды, боялся и не мылся даже, а теперь, гляди-ка, полюбил…
Из задумчивости Ильясова вывели громкие голоса: Вася и Люся бранились из-за того, кто пойдет покупать воду, о которой, конечно же, забыли («А что я? Я не знаю, как спросить!» – «И я не знаю!»).
– Я иду купаться, – сказала рядом Софи, – пойдешь со мной?
Женя приподнял голову: Софи стояла, приложив ладонь козырьком ко лбу, вглядываясь в морскую даль, и солнечные лучи обрисовывали ее фигурку, как на картине какого-нибудь мастера эпохи Ренессанса. Почему-то Ильясов никак не мог вспомнить ни одного подходящего имени.
Никакой ретуши. Никогда. Все как есть.
– Идем, – сказал он, поднимаясь. – Конечно, поплаваем, Софи.
Океан сердито плеснул навстречу длинной волной, но это была неопасная волна, и та, что шла следом, тоже ничем не угрожала, скорее приглашала сыграть – вот давай, проплыви со мной и сквозь меня, если сможешь. Свои модные очки-«хамелеоны» Женька оставил на лежаке, а потому нырнул, не опасаясь, и открыл под водой глаза, и увидел песок, и юркие золотые блики, и даже нырнувшую Софи, которая казалась русалкой в призрачном водяном свете.
Они плавали долго, заплыли подальше, лежали на спинах, и океан дышал под ними размеренно и доброжелательно, поверив, видимо, что эти двое ничем ему не угрожают – а значит, можно под ними и подышать немного.
– Рай, – сказала Софи, – просто рай.
– Будет, когда вечером портвейну выпьем, – мечтательно протянул Ильясов.
– О, русское пьянство! – оживилась она.
– Боишься?
– Конечно! Ты напьешься и станешь буянить, и потом нам придется заплатить в гостинице огромный штраф!
– Это ты читала анекдоты в Сети? – поинтересовался Женька, когда они уже погребли к берегу.
– Это к нам в прошлом году в Шербур привозили русскую группу, – бесхитростно объяснила Софи. – И они вели себя… не очень скромно.
– Не очень скромно – в переводе с французского это означает, что Шербур потом пришлось отстраивать заново? – Он уже научился отслеживать ее словесные выкрутасы, а Софи, кажется, нравилось, что он ее так разоблачает. Это было вроде негласной игры, понятной только им двоим.
– Не заново, но полиция поймала двух… не очень одетых русских граждан, пытавшихся снять Наполеона с лошади. В прессу не просочилось, но у меня друзья в полиции, я знаю.
– Два голых русских пробовали отковырнуть кусок памятника? – недоверчиво переспросил Ильясов.
– Да. Потом они утверждали, что решили проверить… я не очень поняла, но звучало как-то… откуда старый Ленин взял коня и почему на голове неправильная шапка.
– Действительно, – сказал Женька сам себе по-русски, – откуда у каменного дедушки Ленина в Шербуре лошадь и треуголка?!
Они провалялись на пляже до вечера. Солнце клонилось к западу, било низкими лучами глаза, и оттого вокруг стало слишком много золота, как будто всех окунули в чан с этим расплавленным металлом и не спешат вынимать – ждут, пока прилипнет. Вася с Люсей как-то решили проблему напитков и теперь с азартом резались в «дурака» захваченными с собою картами.
– Я хочу прогуляться до пирса, – объявила Софи, золотистая, как и всё вокруг, от вечернего света и от загара. – Пойдешь со мной?
– Давай.
Женька натянул шорты и взял фотоаппарат, Софи быстро нацепила пляжную юбку и топик, вещи поручили картежникам. Народ понемногу расходился с пляжа – наступало время неторопливого просиживания штанов в ресторанах. У кромки воды играли дети, строили замки из песка и носились друг за другом; взрослые покрикивали, но лениво, больше для порядка.
Ильясов смотрел, как Софи идет по краю прибоя, ее босые ноги заливает пена, в опущенной руке покачиваются пляжные босоножки… Такие сценки он снимал миллион раз. Выбиралось время, место, уточнялось техзадание, заказчики и исполнители до одури спорили в комнатах для переговоров, сверяли макеты, изводили тонны кофе и жестких редакционных булочек. Потом все шумной, пребывающей в несогласии группой выезжали на природу, искали нужный берег, ракурс, свет, загоняли в кадр модель, та, профессионально улыбалась, делала, что попросят, Женя снимал сотни кадров – и внезапно в одном из них вспыхивало волшебство, и вот этот единственный кадр всегда брали, потому что было «самое то».
Сейчас «самое то» получалось просто так. Без споров, ракурсов и постановок.
Софи обернулась, чтобы спросить, почему он отстал, и Женька быстро снял ее – вот так, вполоборота. Она улыбнулась и махнула рукой – догоняй, дескать, и снова пошла к пирсу, выдававшемуся в океан и похожему на прилегшего отдохнуть древнего ящера.
Ильясов отвлекся, чтобы снять играющих детей, песочный замок и Эшторил над пляжем, а когда обернулся, то увидел, что Софи уже взобралась на пирс и стоит в самом его начале, разговаривая с каким-то художником. Что-то в его позе показалось Женьке знакомым, и, не веря глазам своим, он приник глазом к окуляру…