Легенда Татр
Шрифт:
Кто убил его? За что?
Мы не знаем.
Яна бедного мы, девушки,
Похороним.
Где же мы его положим?
Где же похороним?
Во лесочке, во лесочке
Во зеленом.
Там споет ему соловушка
Над могилой.
Плакала над Яником
Верная Марика:
«Ах, попомните вы, люди,
Что умру я,
Что умру я скоро
От тоски великой!»
А когда пришли в лесочек,
Она побелела.
Ах, и рожь еще не сжали
В
А уже Марике бедной
Могилу копали…
А над общей могилой
Посадили розы.
А на кустиках сплетаются
Ветки с ветками,
Точно друг с подружкой
Обнимаются…
Слушал Яносик, как тихонько напевала она бесконечно сладостную, бесконечно унылую, печальную словацкую песню.
– Эх, боже мой! – сказал он. – И что это такое творится на свете!
Веронка припала лицом к его плечу и шепнула так тихо, словно это пролетел ночной мотылек:
– А ты хочешь туда сходить?
– Куда?
– На могилу.
– На какую могилу?
– Ох, Яносик! В долине, высоко, в Батыжовецкой долине…
– Да кто ж там лежит?
– Кто?
Она встала и потянула его за собой. Они вышли через боковую калитку за домом прямо в лес, на лесную дорогу. Веронка шла впереди.
Шагали медленно в темноте, поднимаясь на гору, а когда миновали непроходимый еловый бор и вышли в мелколесье, над головами их засияли звезды.
Кое-где, точно тени, виднелись одиночные высокие пихты.
Они долго шли мелколесьем, отстраняя загораживавшие дорогу ветви, и уже перед самым рассветом добрались до валунов.
– Батыжовецкая долина, – сказала Веронка.
– Каменная гряда, – отозвался Яносик.
С камня на камень, по уступам взбирались они наверх, а скалы стояли над ними темные, мрачные, лишь кое-где верхушки их серебрил свет звезд. Шумел холодный предутренний ветер.
– Я хотела хоть раз привести тебя сюда, – шепнула Веронка.
– В эту долину?
– К озеру.
Понемногу светало. Посветлели горы, вставая серыми громадами, и в сумрачные ущелья между скал вливался уже бледный свет зари. Показалось угрюмое, черное Батыжовецкое озеро. Над ним висела туча, почти касаясь воды своими растрепанными краями.
– Направо, – сказала Веронка.
Резкий, пронзительный, протяжный свист прервал тишину.
– Козел, – сказал Яносик, поднимая голову.
Загремели камни, летевшие вниз по склону, прокатилось эхо; козел, видимо, проскакал мимо.
Они прошли по плоским влажным камням.
– Здесь, – сказала Веронка.
Яносик увидел маленький холмик, сложенный из камней.
– Что это? – спросил он.
Веронка молча опустилась на колени, сложив руки.
Стоя возле нее, Яносик смотрел на серую кучку камней, над которой темнели скалы. Вечно недвижные, они, казалось, двигались в этом предрассветном сумраке.
Веронка перекрестила могилку и сказала, вставая:
– Яносик, здесь лежит твой сын.
Яносик вздрогнул.
– Я его здесь похоронила. Всего один день он прожил. Не отдала я его ни людям, ни земляным червям. Здесь, где никто его не тронет, лежит он в деревянном гробике под камнями, и ветер его баюкает, как мать…
– Я не знал, – проговорил Яносик.
– Я сама отнесла его сюда. Здесь лежит наш сын… Ты его никогда не видел.
– Эх, боже! – вздохнул Яносик. – Вот что бывает на свете…
А Веронка рассказывала:
– Каждую весну ходила я сюда… Когда снег таял. На озере еще лед лежал. Ветер поет колыбельные песни моему дитятку: «Баю-бай, маленький»… Стены Герляховской горы – дом его…
– Эх, – сказал Яносик, – лежит он здесь, как орленок в гнезде. Высоко.
– Вот что случилось после той ночи, когда ты говорил мне: «Я беру с тебя мед, как пчела с сирени»…
– А ты мне сказала, что я для тебя – точно лес…
Веронка обвила руками шею Яносика.
– Показала я его тебе – и сердцу легче. И он отца своего теперь узнал. А то ночью приходил меня спрашивать: «Кто мой отец? Откуда? Из Польши?»
Яносик гордо встал на камень, поднял голову и сказал:
– Яносик Нендза Литмановский, разбойничий гетман.
– Иисусе, Мария! – пронзительно вскрикнула Веронка и отступила в страхе.
Но Яносик взял ее за руку и сказал:
– Не бойся. Ты будешь моя, станешь хозяйкой Липтова. Мы будем жить в замке, а здесь я поставлю золотой крест.
– Так это ты разбойничал в Липтове? Из-за тебя лились слезы? Тебя проклинали? За твою голову назначена награда? – восклицала Веронка.
– Никогда я не брал ничего у бедняка. Я брал только там, где было много добра. Я людей равнял. А мне самому не нужно было ничего. Веселый я был! И смелый. Нищий не станет разбойником, это может только мужик! Я любил радовать людей и с ними тягаться: кто лучше? Я этой чупагой прорубил себе путь от Дунайца к Дунаю! Да!
И он поднял чупагу над головой.
– Ты страшен, – сказала Веронка.
– Но славен, могуч и богат!
Веронка опустила голову.
– Как король! – шепнула она с невольным смирением.
– Как король!
Яносик обнял ее за плечи.
– Я вознагражу тебя за погибшую молодость… В золоте, в шелках будешь ходить… Ты всегда была в моем сердце. Я тебе благодарен. Песней своей ты меня словно околдовала, в ней было счастье. Гляди, как хорош свет божий!