Легенда Татр

Пшерва Казимеж Тетмайер

И вот епископ Гембицкий почти одновременно получил в Кракове просьбу Костки о присылке в занятый им Чорштын пушек и боевых припасов, тревожные письма от новотаргского декана и ксендза из Птима, где ректор Радоцкий тайно собирал крестьянские сходы, и даже письмо от пана Здановского, которому ксендз Бытомский приказал уведомить епископа о зелени на крестьянских хатах.

Епископ сейчас же понял, что этот охранитель Польши в высшей степени подозрителен, а отряды его могут послужить бог знает для чего, и потому ответил Костке, что

не таким способом занимаются королевские замки, нуждающиеся в защите, и что он ему советует добровольно покинуть Чорштын. Сам же он созвал на совет всех краковских вельмож, находившихся в городе, и послал шестьдесят драгун под начальством пана Михала Иордана, старосты дубчицкого, отбивать Чорштын. К драгунам присоединился довольно большой отряд добровольцев из шляхты.

Получив письмо епископа, Костка порядком смутился; в первую минуту он похолодел и у него задрожали ноги. Он предполагал, что стоит только протянуть руку и взять, что, заняв замок, он как бы вдел уже одну ногу в стремя и остается только перекинуть другую, чтобы оказаться в седле, – но при первом же шаге убедился, что это не так. Ужаснула его собственная неопытность, которую он блистательно доказал тем, что написал письмо епископу.

Он сам вызвал и ускорил враждебные действия против себя. Снять маску можно было, только имея в Чорштыне несколько тысяч, а не несколько десятков людей.

Он почитал себя вторым Хмельницким, в котором «смелость льва уживалась с мудростью змия», – однако убедился, что старый запорожский гетман только похлопал бы его с усмешкой по плечу, а ему пришлось бы повиноваться Хмельницкому, как учителю.

Но только на одну минуту он испытал разочарование и ужас. Затем он решил отвагой и мужеством загладить свой безрассудный поступок. Да, впрочем, размышлять было и некогда, потому что пан староста Иордан так гнал свою хромую грязную лошаденку, драгун и шляхетский отряд, что появился перед Чорштыном на следующий день после получения письма от епископа.

Толстый и усатый пан Иордан, переночевав под замком, на рассвете принялся осматривать стены и по совету епископа решил сначала вступить с Косткой в переговоры. Он велел Шелюге, трубачу из подкраковской Черной Деревни, ехать вместе с ним к воротам замка и громко трубить. Кроме того, взял у пастушки белый платок и прикрепил его к палке.

Костка в это время спал. Спали и мужики, утомленные расхищением замка. Не спали только бабы, жены Юзека и Мацека Новобильских, да две девушки, Янтося и Ганка, пришедшие с мужиками из Нового Тарга в Чорштын. Они сидели в кухне, пекли из муки Иозелевой жены пироги с сыром и разговаривали.

Вдруг жена Юзека Новобильского бросила месить тесто, прислушалась и сказала:

– Трубят зачем-то.

– Да ну? – переспросила жена Мацека.

– Верно говорю, трубят. Надо поглядеть.

Она вышла и вернулась с известием, что шляхтич верхом на лошади и солдат с белым платком на палке и с трубой стоят под стенами.

Жена Мацека Новобильского отодвинула тесто, вытерла руки и вышла из кухни. Другие пошли за ней.

Они вышли на вал, и жена Юзека крикнула:

– Не труби ты, скотина, – пана разбудишь, чтоб тебе пусто было!

Но жена Мацека, баба пожилая и солидная, сказала с достоинством:

– Погоди! – и важно спросила: – Кто там?

– Одни бабы там у вас, что ли? – крикнул пан Иордан.

– Есть и мужики, – ответила жена Мацека. – А вам чего?

– Где пан Костка?

– Спит.

– Ну, так разбуди его!

Но жена Мацека важно сказала:

– Не видишь ты разве, что я хозяйская жена?

Иордан вспомнил наставление епископа быть осторожным и не раздражать мужиков. Он сдержал себя и прокричал:

– Разбуди же его, хозяюшка!

– Зачем?

– Тебе приказывает ясновельможный пан Михал Иордан, староста добчицкий.

Но жена Мацека гордо возразила:

– Наш пан староста чорштынский не хуже добчицкого!

– Меня сюда послал краковский епископ!

– Ну, так и стойте себе! – закричала жена Юзека.

Паи Иордан пришел в ярость. В первую минуту вылетели у него из головы все слова и мысли. Он обернулся к Шелюге, гневно взглянул на него и яростно заорал:

– Черрт… Черрт.

Ганка, молодая, красивая девка, у которой язык был как бритва, закричала с башенки:

– А что это там гремит? Погода, кажись, хорошая!

Иордан привскочил на седле, но стерпел.

– Слушайте, бабы, – сказал он, повысив голос, – сейчас же идите за Косткой!

– А зачем вы, пан староста, сюда приехали? – степенно спросила Мацекова жена.

– Замок брать! – ответил сразу Иордан.

– Замок-то у меня готов, да вот ключи не знаю куда делись! – крикнула Ганка.

Трубач Шелюга, затыкавший себе рот трубой, не выдержал и захохотал. Захохотали и бабы на стене, а жена Юзека закричала:

– Ну, и подождешь, окаянный! Чего тебе не терпится?

Пан Иордан, весь красный, остервенев, зарычал:

– Суки паршивые! Шкуру с вас прикажу содрать!

– А откуда, пан, начинать будете? – спросила Ганка.

– Откуда, обезьяна блудливая? – крикнул пан староста. – А вот откуда! – И, повернувшись в седле, заревел, как бык – Ко мне!

Тотчас же из леса стали выходить драгуны епископа Гембицкого и добровольцы.

– Вот откуда! – яростно повторил пан Иордан.

Жена Юзека Новобильского присмирела: поняла, что дело нешуточное, и сказала невестке:

– Ах, чтоб их черти съели! Солдаты…

Но жена Мацека не потеряла присутствия духа; она знала, что к Чорштыну должны стянуться тысячи крестьян, и потому задорно крикнула:

– Пан староста! Не лез бы ты лучше, куда не просят!

– Погоди же ты, старая ведьма! – гаркнул пан Иордан и, повернув лошадь, вместе с трубачом уехал к своим.