Легенда
Шрифт:
— Я тебя понимаю. Они все время молчат. Скорее бы уж увидеть, как они сходят с корабля. — Помощник начертил над сердцем знак Когтя.
— Их демонов этим не отгонишь, — покачал головой капитан.
Сербитар улыбнулся, когда Винтар передал ему:
— Нас тут не очень-то любят, мой мальчик, — Да, как и везде. Мне трудно не презирать этих людей.
— Ты должен бороться с этим.
— Я борюсь — это трудно, но возможно.
— Слова, и только. Сказав, что это трудно, ты уже признаешь свое поражение.
— Ты
— И не перестану, покуда на свете будут ученики.
Сербитар усмехнулся, что редко случалось с ним. Над кораблем кружила чайка, и молодой альбинос коснулся ее разума.
В разуме птицы не было ни радости, ни горя, ни надежды. Только стремление утолить голод — и досада от того, что корабль не дает никакой пищи.
Чувство безумного восторга вдруг нахлынуло на Сербитара, чувство всеобъемлющей власти, экстаза и осуществления желаний. Вцепившись в перила, он пошел по следу этой волны и остановился у входа в каюту Река.
— Они очень сильно чувствуют, — передал ему Винтар.
— Негоже нам вникать в это, — чопорно ответил Сербитар, покраснев так, что это было заметно даже при лунном свете.
— Ошибаешься, друг мой Сербитар, Мало что может спасти этот мир — и к этому немногому относится способность людей любить друг друга с великой и неувядаемой страстью. Я радуюсь, когда они предаются любви. Им так хорошо.
— Да ты, оказывается, любишь подглядывать, отец настоятель, — улыбнулся Сербитар, а Винтар рассмеялся вслух.
— Верно. От них, молодых, исходит такая сила...
В уме у обоих внезапно возникло тонкое, серьезное лицо Арбедарка с отвердевшими чертами.
— Прошу прощения, — передал он, — но из Дрос-Дельноха пришла дурная весть.
— Говори, — велел Сербитар.
— Князь умер. И в Дросе есть изменники. Ульрик приказал убить Друсса.
— Соберитесь в круг около меня, — сказал Друсс измученным людям, ковылявшим к нему от стены. — И сядьте, покуда не упали.
Он обвел круг своими голубыми глазами и презрительно фыркнул.
— Эх, подонки! И вы именуете себя солдатами? Пробежались немного — и вам уже конец. Хороши же, черт возьми, вы будете после трех дней и ночей сражения с надирами, которых в пятьдесят раз больше, чем нас!
Никто ему не ответил — да тут и не требовался ответ. Почти все слушали Друсса даже с некоторым облегчением — все передышка от нескончаемой гонки.
— Скажи вот ты, — Друсс указал на Джилада, — какие полусотни представлены здесь?
Джилад оглядел лица.
— "Карнак", «Бильд», "Корбадако.., четвертую не знаю.
— Отлично! — проревел старик. — И что же, никто так и не назовется? Которая четвертая?
— "Сокол", — пискнул кто-то сзади.
— Хорошо! Командирам
— Я командир. Дун Хедес. — Вперед выступил молодой человек небольшого роста, но крепкого сложения.
— Почему название твоей полусотни произнес не ты, а какой-то конопатый крестьянский сын?
— Я глуховат, командир, а когда я устаю и кровь стучит в ушах, почти совсем не слышу.
— В таком случае, дун Хедес, считай, что ты больше не командуешь «Соколом», — Вы не можете так поступить со мной! Я всегда служил на совесть. За что вы хотите меня опозорить? — вскричал молодой человек.
— Послушай меня, молодой дурень. Нет никакого позора в том, что ты глух. Можешь, если хочешь, стоять рядом со мной на стене, когда надиры придут. Но как же ты можешь командовать полусотней, если ни черта не слышишь из того, что я говорю?
— Как-нибудь справлюсь.
— А как быть твоим людям, когда они спросят у тебя совета? Что будет, если скомандуют отступление, а ты не услышишь? Нет, решено. Ты больше не командир.
— Я требую встречи с ганом Оррином!
— Твое право. Но к концу дня я назначу в «Сокол» нового дуна. А теперь к делу. Я хочу, чтобы все — и ты тоже, Хедес, — отобрали среди своих солдат двух силачей. Тех, что всех побивают в борьбе на руках, в кулачном бою и так далее. Они получат возможность схватиться со мной. Это подымет ребятам настроение. Приступайте!
Дун Мендар, вернувшись к своим, кликнул Джилада и присел на корточки среди солдат. По рядам прокатились смешки — охотников было много. Шум рос — все спорили за право свалить с ног старого воина, а Друсс посмеивался, сидя в сторонке и чистя померанец. Наконец каждый отряд выбрал двух бойцов, и Друсс тяжело поднялся на ноги.
— У нашего состязания есть своя цель, но о ней я скажу после. Пока что смотрите на это, как на развлечение, — подбоченясь, сказал он. — Но я знаю, что дело идет живее, когда предлагается какая-то награда, — и потому обещаю дать свободных полдня той полусотне, чьи бойцы меня повалят. — Переждав радостные вопли, он продолжил:
— Но имейте в виду: проигравшие пробегут лишних две мили. — В ответ раздался дружный стон. — Ну, не будьте нытиками. Гляньте только, кто перед вами — старый толстый человек. Начнем с пары «Бильда».
Эти двое были точно близнецы: здоровенные, чернобородые, с буграми мускулов на руках и плечах. Без доспехов они казались самыми внушительными из всех двухсот воинов.
— Так вот, ребята, — можно бороться, бить кулаками, лягаться, все что угодно. Начинайте, когда будете готовы. — С этими словами старик скинул свой колет.