Легенда
Шрифт:
«Бильды» неспешно кружили вокруг с улыбочками на лицах. Оказавшись по обе стороны от Друсса, они кинулись на него. Друсс припал на одно колено, уклонившись от удара правой, и двинул кулаком в пах противнику, а другой рукой ухватил его за рубаху и швырнул на сотоварища. Оба повалились наземь, обхватив друг друга руками.
«Бильд» разразился проклятиями, все прочие — восторженными воплями.
— Следующие — «Корбадак»! — объявил Друсс.
Эти двое приблизились уже опасливее, чем их предшественники, — затем тот, что повыше, бросился вперед с распростертыми руками, норовя
— Теперь «Сокол»!
На сей раз Друсс, посмотрев, как подходят к нему противники, взревел во весь голос и напал сам. Первый изумленно разинул рот, второй сделал шаг назад и оступился. Друсс нанес удар левой — противник упал и затих.
— "Карнак"! — В круг вышли Джилад и Бреган. Чернявого Друсс уже приметил и благоволил к нему — вот прирожденный воин, думал старик. Ему нравилась ненависть, вспыхивающая во взгляде парня всякий раз, когда Друсс смеялся над ним, и понравилось, как солдат вернулся помочь отставшему Оррину. Друсс взглянул на второго. Уж нет ли тут ошибки?
Этот толстячок не боец и никогда им не будет — он крепок, но уж больно добродушен.
Джилад бросился вперед и тут же остановился, когда Друсс вскинул кулаки. Друсс повернулся, не теряя его из виду, услышал позади какой-то шум и увидел, как маленький, помчавшись на него, споткнулся и растянулся у его ног. Хмыкнув, Друсс вновь обернулся к Джиладу — воин взвился в воздух, целя ногой ему в грудь. Друсс отступил, чтобы приготовиться — но маленький подкатился ему под ноги, и Друсс с глухим ревом рухнул наземь.
Дружный вопль вырвался из двух сотен глоток. Друсс улыбнулся, легко вскочил на ноги и поднял руку, призывая к тишине.
— Я хочу, чтобы вы задумались над тем, что видели сегодня, ребята, — ведь это делалось не только ради потехи. Вы видели, на что способен один-единственный человек — и на что способны двое, когда они заодно.
Когда надиры набегут под эти стены, вам всем придется защищать себя — но не только. Вы должны будете по возможности защищать и своих товарищей, ибо ни один воин не устоит против удара мечом в спину. Я хочу, чтобы у каждого из вас был побратим. Не обязательно близкий друг — это придет позднее. Но вы должны понимать друг друга — учитесь этому.
Вы будете защищать друг другу спину в бою, поэтому выбирайте с умом. Тот, кто лишится своего побратима, пусть подберет себе другого, а если не сможет — пусть по мере сил помогает тем, кто рядом.
Я уж почти сорок лет воюю — вдвое дольше, чем каждый из вас прожил на свете. Не забывайте об этом. Прислушайтесь к моим словам — ведь я до сих пор жив.
Есть только один способ выжить на войне, и это — готовность умереть. Вы увидите скоро, как опытные воины пасуют перед дикарями, которые оттяпают себе пальцы, если их попросить нарезать мяса. А все почему? Потому, что дикарь готов умереть. Хуже того — он сам лезет навстречу смерти.
Человек, отступающий перед надирским воином,
Вы уже слышали, что дело наше пропащее, и услышите еще не раз. Я сам слышал это тысячу раз в ста различных землях.
Часто так говорят малодушные — их можете не слушать.
Однако вы можете услышать такое и от закаленных в боях ветеранов. И все же от этих пророчеств нет никакого проку.
В надирском войске пятьсот тысяч человек. Внушительное число! Ум от него цепенеет. Но наши стены имеют определенную длину и ширину — все разом они через них перевалить не смогут. Мы будем убивать их, пока они подходят, и убьем в сто раз больше, когда они полезут на стену. Мы будем изматывать их день ото дня.
Вы будете терять друзей, товарищей, братьев. Вы лишитесь сна и будете терять собственную кровь. Ничто в эти последующие несколько месяцев не будет легким.
Я не стану говорить вам о любви к отечеству, о долге, о свободе и защите этой самой свободы — для солдата это звук пустой.
Я хочу, чтобы вы задумались над тем, как выжить. И лучший для этого способ — посмотреть сверху на надиров, когда они придут, и сказать себе: "Там, среди них, пятьдесят моих.
И я перебью их одного за другим, клянусь всеми богами".
Что до меня.., я старый вояка. Я беру на себя сотню.
И Друсс перевел дух, давая всем время осмыслить его слова.
— А теперь, — сказал он наконец, — можете вернуться к своим занятиям. Все, кроме «Карнака».
Повернувшись, Друсс увидел Хогуна. Солдаты начали подниматься, а Друсс с Хогуном направились к столовой первой стены.
— Прекрасная речь, — сказал Хогун. — Совсем как та, которую ты держал утром у третьей стены.
— Ты не слишком внимателен, паренек. Эту речь я повторяю уже в шестой раз со вчерашнего вечера. И в третий раз меня сбивают с ног. Я сух, точно брюхо ящерицы в пустыне.
— Сейчас выставлю тебе бутылку вагрийского. Лентрийского на этом конце Дроса не подают — слишком дорого.
— Сойдет. Я вижу, к тебе вернулось хорошее настроение.
— Да. Ты был прав относительно похорон князя. Только твою правоту трудновато переварить.
— Как так?
— Да уж так. У тебя есть дар разом пресекать все свои чувства. Это доступно далеко не всем, поэтому ты и кажешься таким, как назвал тебя Мендар, — бездушным.
— Мне не совсем нравится, как ты это выразил, но суть верна, — сказал Друсс, толкая дверь в столовую. — Я горевал по Дельнару, когда он умирал. Но он умер и ушел от нас. А я пока еще здесь, и до конца идти чертовски долго.
Они уселись за стол у окна и заказали выпивку. Служитель принес большую бутыль и два кубка, и они молча разлили вино, наблюдая за ученьями.
Друсс ушел в свои думы. В жизни он терял многих друзей, но дороже Зибена и Ровены не было никого — один был его побратимом, другая его женой. Мысль о них по-прежнему причиняла боль, как свежая рана. «Когда умру я, — подумал он, — все до одного будут плакать по Друссу-Легенде. Но кто поплачет обо мне?»
Глава 13