Легенда
Шрифт:
Оррину было бы полезно выиграть серебряный меч — и это безусловно укрепило бы его растущую популярность.
— О чем вы думаете? — спросил Эликас.
— О том, что правая у него слабовата.
— Он будет ваш, Хогун. Используйте тот хитрый прием, который применили против меня.
Поединок возобновился, и при счете два против двух Хогун сломал свой деревянный меч. Оррин отошел, дав ему возможность сменить оружие и проверить новый клинок в деле.
Хогун остался недоволен балансировкой и снова сменил меч.
Все это время он думал: вправду ли
— Вы витаете в облаках, — сурово заметил ему Эликас. — Что это с вами? Легион поставил на вас уйму денег.
— Знаю.
Хогун принял решение. Нет, он не способен проиграть сознательно — даже из благих побуждений.
В последнюю атаку он вложил всего себя. Отразив очередной выпад Оррина, он ринулся вперед — но еще прежде, чем он ткнул Оррина в живот, меч верховного гана хлопнул его по шее. Оррин предвосхитил его ход и нарочно приоткрылся.
В настоящем бою они оба поплатились бы жизнью, но бой был ненастоящим, и Оррин выиграл. Противники обменялись рукопожатием, а солдаты окружили их с воплями ликования.
— Плакали мои денежки, — сказал Эликас. — Но есть в этом и светлая сторона.
— В чем же она заключается? — спросил Хогун, потирая саднящую руку.
— Наше с вами пари мне оплатить уже нечем. Вино придется ставить вам. Уж это-то по меньшей мере вы обязаны сделать, Хогун, после того как подвели Легион!
На пиру настроение Хогуна исправилось. Речи бара Британа, говорившего от имени солдат, и дуна Пинара, представляющего офицеров, отличались остроумием и краткостью, вино и пиво поступали в изобилии, и дух воинской дружбы витал над столом. «Дрос стало просто не узнать», — подумал Хогун.
Снаружи около ворот стоял на часах Бреган вместе с высоким молодым кулом из полусотни «Огонь». Бреган не знал, как его зовут, и не спросил об этом, поскольку часовым на посту разговаривать запрещалось. Бреган считал это правило странным, но подчинялся ему.
Ночь была свежа, но он почти не замечал этого. Он унесся мыслями в родную деревню, к Лотис и детям. Сибад получил нынче письмо — у них все хорошо. В письме сказано о пятилетнем сынишке Брегана, Легане — он недавно влез на высокий вяз и не мог слезть, плакал и звал отца. Бреган попросил Сибада передать мальчику несколько слов в ответном письме домой.
Брегану хотелось бы написать своим, как он любит их всех и как по ним скучает, но он постеснялся передавать такие нежности через Сибада и попросил только сказать, чтобы Леган был хорошим мальчиком и слушался матери. Сибад собрал подобные просьбы от всех односельчан и весь вечер трудился над письмом, которое потом запечатал воском и снес в почтовую палату. Конный гонец отвезет его на юг вместе с другими письмами и военными депешами, идущими в Дренан.
Лотис, должно быть, уже присыпала угли золой и прикрутила лампы. Она лежит на их камышовом ложе и, наверное, спит. Легана она, поди, положила с собой — она не любит спать одна, когда Брегана нет дома.
«Ты ведь не пустишь сюда дикарей, правда, папа?» — "Нет.
Да они, может, еще и не придут. Правители
По окончании пира Друсс пригласил Оррина, Хогуна, Эликаса и Лучника в княжеский кабинет над главным залом. Слуга Арчин принес им вина, и Друсс представил разбойника командирам. Оррин с явной неохотой пожал Лучнику руку. Уже два года ган слал отряды в Скултикский лес с наказом поймать и повесить атамана разбойников. Хогуна же занимало не столько прошлое Лучника, сколько боевое мастерство его людей. У Эликаса предвзятого мнения не было, и белокурый Лучник безотчетно нравился ему.
Едва успев сесть, Лучник откашлялся и поделился сведениями о численности надирской орды, собравшейся у Гульготира.
— Откуда тебе это известно? — спросил Оррин.
— Три дня назад мы. — ., э.., повстречали в Скултике неких путников. Следуя из Дрос-Пурдола в Сегрил, они прошли через северную пустыню. У Гульготира их задержали и отвели в город, где они оставались четыре дня. С ними, как с вагрийскими купцами, обращались учтиво, однако надирский начальник по имени Сурип учинил им допрос. Один из этих купцов — бывший военный, он-то и определил на глаз численность войска.
— Пятьсот тысяч! — воскликнул Оррин. — Мне казалось, эта цифра преувеличена.
— Скажите лучше — преуменьшена. К ним постоянно прибывают отдаленные племена. Вам предстоит нешуточный бой.
— Я не хотел бы показаться придирчивым, — сказал Хогун, — но почему «вам», а не «нам»?
Лучник взглянул на Друсса.
— Ты разве не сказал им, старый конь? Нет? Ах ты, какая оказия — сплошная приятность.
— Не сказал о чем? — спросил Оррин.
— Они наемники, — нехотя выговорил Друсс. — И останутся здесь до падения третьей стены. Так было условлено.
— И за эту-то скудную помощь они ожидают помилования? — вскричал, вставая, Оррин. — Да я велю их повесить!
— За третьей стеной у нас уже не будет такой нужды в лучниках, — спокойно заметил Хогун. — Там нет убойной земли.
— Нам нужны лучники, Оррин, — сказал Друсс. — Страх как нужны. А у этого человека шестьсот отменных стрелков.
Мы знаем, что постепенно будем сдавать одну стену за другой, и нам понадобится каждый лук, который есть. Калитки к тому времени будут завалены. Мне такое положение дел тоже не нравится, но нужда заставляет... Уж лучше иметь прикрытие для первых трех стен, чем не иметь его вовсе. Вы согласны?
— А если нет? — все еще с гневом бросил ган.
— Тогда пусть уходят. — Хогун начал что-то сердито говорить, но Друсс знаком прервал его. — Вы наш ган, Оррин.
Вам и решать.
Оррин сел, тяжело дыша. Он совершил много ошибок перед приходом Друсса — теперь он это хорошо понимал. Соглашение с разбойниками вызывало у него гнев — но ему ничего не оставалось, как только поддержать старого воина, и Друсс об этом знал. Оррин посмотрел на Друсса, и оба улыбнулись.
— Пусть остаются, — сказал Оррин.