Легенды, рассказанные в пути
Шрифт:
Что вы мужчины знаете о страданиях женщины, которых вы покупаете под видом замужества. Если бы мне предложили тебя, я вряд ли решилась бы идти в монастырь. Но никто не был готов предложить мне выбор. И у меня не было иного пути. И теперь, когда я хочу спасти тебя и твою молодую жизнь, ты мне не веришь.
– Ну все-таки, объясни, как может женщина желать смерти мужчине, единственному мужчине, который взошел на ее ложе?
– Ты не можешь понять, что такое жизнь в монастыре. Таковы правила, и насколько тяжела борьба между подругами за продвижение по этой лестнице за то, чтобы быть первой среди равных. Тебе не дано понять, что только таким путем женщина может сохранить себя и выдвинуться, и значит хоть как-то оправдать свое существование.
– А что будет с мужчиной?
– Смотри,
– А она не будет после этого мучиться всю жизнь?
– Конечно нет. Ведь она навсегда займет место на ступенях храма одной из самых близких к алтарю.
– А что будет с детьми, которых может родить такая женщина?
– Если это будет мальчик, то его отдадут в одну из деревень на воспитание, если девочка, то она по праву рождения станет жрицей храма и вся ее жизнь будет связана отныне с богиней Любви.
– Но это ведь жестоко.
– Что знаете вы мужчины о жестокости. Разве не вы сжигали на кострах наших сестер во имя чуждых нашему народу новых богов, разве не вы снова и снова требовали смертной казни для женщины, которая осмеливалась любить и быть любимой вопреки вашим дурацким законам. Оставь, и никогда не говори мне больше о любви, если ты хочешь, чтобы я имела к тебе хоть каплю жалости.
– Какое значение имеет жалость такой как ты для такого как я?
– Не гневи бога, незнакомец, никто не знает как повернется завтра его жизнь и кто и как нужен будет ему на трудных путях спасения.
Они дошли до заповедного места перед угрюмым каменным помостом, где стояли каменные урны для жертвоприношений. Рядом высились вырубленные из толстых деревянных колод сидения для оркестрантов. Шумели вековые деревья, сквозь их листву светило вековое солнце, и все вокруг было так тихо и спокойно, что не верилось, что тут может разыграться действие, напоминающее трагедию.
– Смотри, вот место для костра, сказала девушка, приведшая юношу. В его свете полуобнаженные или обнаженные мы будем танцевать перед вами во имя солнца и луны, во имя любви и ненависти, во имя жизни и смерти. И, поверь мне, нет мужчины на всем белом свете, который может устоять, видя наш танец, и который не захочет отдать все и самою жизнь ради того, чтобы провести с нами заветную ночь.
– А что будет, если мужчина сумеет удовлетворить твою ненасытную товарку?
– Я слышала об одном или двух случаях наподобие этого, улыбнулась девушка. Этот мужчина мирно покинул наш монастырь, увезя с собой в награду и славу, и о нем долго говорили на всех берегах Великого Ганга. Но та девочка, которая подтвердила его успех, и тем лишила подруг давно ожидаемого удовольствия, впрочем не навсегда, а лишь до следущего праздника, всего на три месяца, была проклята матерями-настоятельницами и окончила свою жизнь в роли самой забитой и презираемой служанки Божьего дома. С тех пор никто не осмеливался проявлять такую непочтительность к славной богине.
– Ты хочешь сказать, что никто из мужчин не имеет никаких шансов получить желаемый приз?
– Конечно нет. Если бы такие шансы существовали, праздник был бы невозможен.
– Что же стоит заявление ваших настоятельниц о беспристрастности и объективности соревнования?
– О ровно столько же, сколько заверения мужчин в верности и честности перед первой брачной ночью. Поверь мне, мы квиты, и ни одна из нас не готова дать вам никакой форы ради сохранения вашей жалкой жизни.
Мужчина тихо вздохнул и спросил: Но разве нет совсем никакой справедливости в этом гнусном мире?
– В каждом месте своя справедливость. В джунглях большого города она одна, в джунглях предгорий она другая и третья в джунглях мужских и женских монастырей, кварталов терпимости и так называемых традиционных театрах культуры. Поэтому не жди справедливости и не проси о ней, если уж ты решишься вступить в эту игру. Запомни, ее нет и никогда не будет, так же как нет и никогда не будет справедливости для тех, кто пришел в этот мир незванным и непрошенным по вине таких как ты искателей приключений.
– И все таки, я готов пойти на представление, и я уверен, что нет такой женщины, которая сможет соблазнить меня настолько, чтобы я согласился пожертвовать вашему дурацкому монастырю свое богатство и свою жизнь.
– Хорошо, сказала девушка, я сделала все, что я смогла, а дальше пусть на то будет Воля Божья.
После полудня на следующий день на большой площадке перед жертвенной чашей начали раскладывать большой костер. Смолистые бревна для него были заготовлены заранее. Крестьяне окрестных деревень, часть из которых, если верить рассказу девушки, могли быть детьми искателей приключений, с интересом поглядывали на трех или четырех молодых людей, старательно избегающих друг друга, которые с хозяйским видом похаживали по площади и свысока поглядывали на суетившихся, в предкушении редкого зрелища местных ребят. Через полчаса или час после того, как солнце вышло из-за высоких деревьев, окружающих поляну и осветило площадку перед кострищем, зрители, собравшиеся из всех окрестных мест, притихли. Под барабанный бой из ворот монастыря вышла большая процессия, впереди которой шли барабанщики, а за ними следовали вереницей жертвенные животные, самые юные и все более взрослые жрицы храма. Последними шествовали матери-настоятельницы и старейшие из них, срок жизни которых явно подходил к концу. Процессия дошла до жертвенницы, совершила круг почета вокруг нее и совсем юные девочки начали танцевать гимн жизни под мерный рокот барабанов и сладострастно вздыхающие трубы и флейты. Их пляска все убыстрялась. Смуглые тела подростков, натертые маслами и благовониями, сверкали и переливались на солнце, юные бедра вполне по-взрослому изгибались в сладострастных призывах, а мелодия все ускорялась, все звала куда-то и на сцену вслед за девочками вышли молодые женщины.
Их пляска казалась еще более чувственной, но так же не могла затронуть сердца молодых мужчин, прибывших на праздник. Их сменили более пожилые женщины, и, наконец глубокие старухи, которые двигались неторопливо, устало и очень степенно, как бы напоминая своими движениями о конце праздника жизни. Мелодия замедлилась. Но потом, когда старухи заняли почетные места на камнях позади жертвенной чаши, все внезапно опять изменилось.
Совсем юные девушки двенадцати-тринадцати лет и дети трех-четырех летнего возраста выпорхнули на площадку, неся с собой саженцы плодовых растений и цветов и мешочки с семенами, символизирующие начало жизни или новый поворот бесконечного ее колеса. С песнями и плясками они внесли свои дары к жертвенной чаше и зажгли костры в каждом углу площадки. Центральный костер пока был без огня и в его смолистые поленья юные танцоры поставили охапки живых цветов. Вслед за девочками на арене снова показалась группа более взрослых танцовщиц, каждая из которых несла в руках букет с живыми цветами. Они были одеты в короткие развевающиеся туники и в легкие юбочки, которые подобно осенним листьям колыхались от их движений при порывах вечернего ветерка. Их движения все ускорялись и в один прекрасный момент они дружно бросили цветы под тревожную дробь барабана к подножию одной из каменных фигур, стоящих на жертвенной площади.
В тот же момент вместо букетов они подхватили увитые цветами обручи, и пляска возобновилась с новой силой.
– И ты думаешь, что это способно соблазнить настоящего мужчину? – шепнул юноша сидящей рядом с ним проводнице.
– Подожди, ты еще не видел и половины, сказала она. Сейчас танцуют только начинающие, те кто не имеют права танцевать в основной части процессии.
Юноша замолк. Одни танцоры сменяли других, девочки сменялись молодыми женщинами, снова и снова с разными символами и разными растениями, воспроизводя бесконечный водоворот жизни.