Легенды Ых-мифа

Санги Владимир Михайлович

Никто не смог осилить Среднего брата.

— Он и нынче самый сильный, — сказали старики о Среднем брате.

А луноликая девушка лукаво запела, и её поддержали женщины:

Гость наш робок, как олень, Он не выйдет в круг, Не покажет ловкость ног, Силу своих рук.

Кто-то в толпе хихикнул, а старики усмехнулись.

Засучил рукава Ых-нивнг, вышел навстречу Среднему брату.

Обхватили борцы друг друга. Ых-нивнг спрашивает у Среднего брата:

— Ты приготовился?

— Приготовился. А ты?

— И я готов. Начнём?

— Начнём.

И увидели старцы такое, что никогда не видели. Борцы поднимали друг друга выше головы, кружились, как вихри, со всего маху бросали друг друга на землю. Но каждый раз и тот и другой касались земли обеими ногами. Вокруг всё гудело и дрожало. Ох и ловок Средний брат! Он успевал вывернуться у самой земли и тут же переходил в нападение.

Зрители шумели, кричали, толкали друг друга, подпрыгивали, будто сами боролись. Даже старцы забыли о степенности и кричали, совсем как несмышлёные дети.

Долго боролись соперники. Зрители уже давно охрипли и, не замечая этого, беззвучно раскрывали рты, как вытащенная из воды рыба.

Средний брат брал ловкостью, а Ых-нивнг никогда в своей жизни не боролся — брал силой. И пока боролся, научился борьбе. Зрители уже хотели прекратить соревнования борцов,

когда Ых-нивнг удачно схватил соперника, оторвал от земли, обеими руками так сильно прижал его к груди, что тот едва не испустил дух. Затем Ых-нивнг, не отпуская соперника, всей тяжестью своего большого тела обрушился на него. Тот упал на спину и больше не сопротивлялся.

— Ух-хуху-у-у, — устало перевели дыхание старцы, будто это они боролись.

А женщины запели:

О, Человек неизвестного рода, Гость почётный рода Трёх братьев, Силу твою не знаем, с чем сравнивать, Разве с силой обвала в горах.

Жители стойбища сами утомились и дали гостям передохнуть. Люди лежали на мягких разлапистых ветвях кедрового стланика, курили трубки и говорили о человеке неслыханной силы.

Но вот стало темно. Ых-нивнга позвали в большой ке-раф — летнее жилище.

Дали место для почётных гостей — постелили на понахнг.

По старинному обычаю, когда гость в доме, не придёт дух ночного покоя, пока кто-нибудь не начнет тылгур.

И в темноте раздался голос Младшего брата. Он не будет рассказывать, он только откроет «дорогу» тылгуру.

— Э-э-э-э, — нараспев затянул молодой голос. — Мы люди Ых-мифа. Куда бы ни смотрели наши глаза, куда бы ни принесли нас наши ноги, мы везде уважали обычаи людей, принявших нас. Мы, как своё, принимаем их радость и горе. Да будь этот день и эта ночь благословенны! Да будь этот день и эта ночь началом дороги добра. Э-э-э-э-э!

— Хонь! (Хонь — восклицание, означающее просьбу слушателей начать, а после начала продолжать тылгур.) — закричали справа.

— Хонь! — закричали слева.

— Хонь! Хонь! — раздалось со всех сторон.

Потом стало тихо-тихо. Люди ждали. Но Ых-нивнг не знал, что от него требуют. Никогда он не слыхал, что такое тылгур.

— Хонь! — потребовали люди.

И Ых-миф-нивнг сказал:

— Я не знаю, что вам говорить, я не знаю, о чём бы вы хотели услышать.

Я человек Ых-мифа. Когда я родился, мать дала мне из левой груди один глоток, из правой — два; отец поцеловал в правую щёку раз, в левую щёку — два раза. Положили меня в тякк, подвесили к потолку. Отец ушёл в Девятый земной мир богом, мать ушла в Восьмой морской мир богиней.

— Хы! Хы! — удивились люди рода Трёх братьев.

— Хонь! Хонь! — требовали они продолжения.

— Мне нечего вам рассказать. Я только вышел в мир и попал к вам, люди рода Трёх братьев.

В темноте раздался голос Среднего брата:

— Послушайте, что скажет Старший брат.

— Хонь! — попросили люди.

— Э-э-э-э-э! — затянул густой голос.

Вокруг притихли.

— Э-э-э-э-э! — запел Старший брат.
–

Мы люди Ых-мифа. Мы люди добра. И, в путь отправляясь, Несём мы добро. Гостей принимаем, Как братьев родных. Врагов мы совсем Не желаем иметь. Совсем не желаем, Совсем не желаем, Совсем не желаем, Чтоб были враги. Э-э-э-э! Э-э-э-э! Мы люди Ых-мифа. Мы люди добра. Но в мире не всё Из добра состоит, И духами злыми Наполнен наш мир. Преследуют милки Нас всюду в лесу. От кинров и дома Спасения нет. Э-э-э-э! Э-э-э-э! Издавна славен род Трёх братьев, Славен мужьями, мужьями храбрыми. Род наш издавна бьётся с милками. Битву ведём мы издавна с кинрами. Слушай о подвиге сына Трёх братьев, Младшего сына, Пулкином что звали. Был босоног и ходил он в лохмотьях, Был неумыт, непричёсан, голодный, И на охоте добычей не радовал, И на рыбалке он не был удачлив. Э-э-э-э! Э-э-э-э! Ночью осенней, тёмною ночью Взлаяли робко собаки на привязи. То ли продрогли от ветра промозглого, То ли хозяин забыл покормить их. Только услышали старые люди: Взлаяли робко собаки на привязи. Э-э-э-э! Э-э-э-э! Может быть, путник с далёкого стойбища С доброю вестью иль с вестью-бедою В трудной дороге своей припозднился, С добрым намереньем к людям явился. Вышел на лай самый древний охотник, Вышел без шапки, согбенный и тихий. Взлаяли громче собаки на привязи. Взвизгнула сука, как будто ударили Палкой увесистой по голове её. Взвизгнула сука. И лай прекратился, Будто собак в конуру отпустили, Где им тепло и сухая подстилка, Или как будто хозяин явился, Дал им похлёбку из жирной нерпятины. Э-э-э-э! Э-э-э-э! Вышел на лай самый древний охотник, Вышел без шапки, согбенный и тихий. Взвизгнула сука. И лай прекратился. Стало вокруг настороженно тихо. Вышел под небо рыбак седовласый, Вышел узнать, что случилось с охотником. Вышел. Но он тишины не нарушил, Не разрешил он сомнений опасливых. Э-э-э-э! Э-э-э-э! Вышли под небо и не вернулись Оба согбенные и седовласые. Вот уж заря свои крылья раскинула — Но стариков не дождалися люди. Э-э-э-э! Э-э-э-э! Вместе с рассветом увидели люди: Кто-то изрыл своим следом когтистым Землю вокруг, и собак словно не было — Треплет обрывки от привязи ветром. Э-э-э-э! Э-э-э-э! Старый шаман, родовой всемогущий, Тут

же скликал он мужей с сильным сердцем, Юношей он пригласил крепконогих. Старцев почтенных созвал до единого. Э-э-э-э! Э-э-э-э! Жертвенный жаркий огонь трёхъязыкий Вспыхнул мгновенно, треща, разгораясь. Лучшего в стойбище пса желтомастого Духу могучему в жертву отдали. Э-э-э-э! Э-э-э-э! Люди притихли, томясь в ожиданье: Что же им скажет шаман их великий? Долго просил наш шаман добрых духов, Долго плясал наш шаман всемогущий, Птицей ночною пугал тишину он, Зверем неслыханным в темень бросался. Э-э-э-э! Э-э-э-э! Жертвенный гаснет костёр, иссякая. В людях надежда, как жар, иссякает. Вздохи отчаянья раздаются: Где твоя добрая воля, Всесильный? Э-э-э-э! Э-э-э-э! Вихрем неудержным и непокорным Вышел туда, где огонь иссякает, К людям, в чьих душах надежда погасла, Парень невидный, Пулкином что звали. Был босоног и ходил он в лохмотьях, Был неумыт, непричёсан, голодный И на охоте добычей не радовал, И на рыбалке он не был удачлив. Парень как парень, ничем не приметный. Только глаза, словно угли, горели. В гневе великом был неузнаваем, Был он в бесстрашии чёрным, как туча. Э-э-э-э! Э-э-э-э! Стрелами люди его снарядили, Лук ему дали из уса китового, Дали копьё с костяным наконечником, Молча в дорогу его проводили. Э-э-э-э! Э-э-э-э! В два перевала дорога лежала. Только на третьем догнал злого духа — Шёл не спеша он в обличье медведя, Шёл он ленивою, сытой походкой. Наш человек заорал что есть силы, Крикнул угрозу, копьем потрясая. Только на это злой дух не ответил: Не побежал, не замедлил он ходу. Крикнул Пулкин, заорал что есть силы. Выругал духа словами последними. Дух заревел, оскорбленный смертельно, В гневе великом пошёл в нападенье. Э-э-э-э! Э-э-э-э! Выпустил парень стрелу оперённую — Лапой, как муху, медведь отмахнул её. Прыгнул медведь и присел, устрашая. В грудь ему парень копьё направляет. Глухо взревел тут медведь разъярённый, В сильном прыжке он вознёс своё тело. Парень не дрогнул: движением точным Брюхо вспорол костяным наконечником. Э-э-э-э! Э-э-э-э! Парень копьём уж нащупывал сердце, Думал уже о своём возвращенье. К стойбищу мыслями лишь прикоснулся, Хрустнуло древко в зубах у медведя. Э-э-э-э! Э-э-э-э! Хрустнуло древко в зубах у медведя, Хрустнуло, словно солома сухая. Сердце Пулкина застыло мгновенно, Руки отнялись и ноги отнялись. Лапой могучей предсмертным ударом Бросил медведь человека на камни, Сам растянулся в агонии длинной И бездыханно застыл на каменьях. Э-э-э-э! Э-э-э-э! Ветер по сопке к Пулкину спустился, Лба его влажной ладонью коснулся. Небо увядев и солнце увидев, Силы собрал, закричал человек наш. Э-э-э-э! Э-э-э-э! Клич через два перевала пронёсся, Людям сказал о победе великой. Вышли в дорогу мужчины и юноши, С песнями, плясками вышли в дорогу. Но ликование длилось недолго — В два перевала оно продолжалось. И на подъёме, скалистом и диком, Долго и скорбно мужчины молчали. Тело медведя — нечистого духа — В гневе великом они изрубили, Мясо собакам бродячим отдали, Сердце отдали мышам на съеденье. Почести люди Пулкину воздали. Сердце его в небеса улетело, Дух его ястребом стал всемогущим, Стал он хранителем рода Трёх братьев. Э-э-э-э! Э-э-э-э! Э!

Всё время, пока рассказывал Старший брат своё древнее предание, никто даже не пошевельнулся.

Подвиг босоногого юноши поразил людей. Ещё больше поразил их сам рассказ. Поразил красотой своей.

— Хы! Хы! — выразили люди своё восхищение.

Старшему брату подали воды в тыке — берестяной посуде. Сделал Старший брат шесть больших глотков, трижды глубоко вздохнул и сказал:

— Люди Ых-мифа! Ваш сын ступил на длинную тропу больших и опасных битв.

Путь его лежит через восемь небес на Девятое небо. Путь его лежит через семь морей на Восьмое море. Сколько опасных приключений ждёт его! Если кыс — счастье не отвернётся от него, совершит Ых-нивнг свои великие дела. Пусть гость наш силу набирает. Пусть дух Ночного покоя лаской своей не обойдёт его.

Вокруг стало тихо. Только слышен сап и храп, Дух Ночного покоя опустился и на Ых-нивнга.

Но недолго был отдых Ых-нивнга. Ещё утренняя заря не успела заалеть, как снаружи раздалось: курл-гурл! Проснулись люди, затаили дыхание. А в томс-куты — в дымоход спускается серебряный крюк. Крюк шевелится, живой. Зацепил Младшего брата и потянул кверху. Как ни бился Младший брат, вытащил его крюк в дымоход и утащил в небо.

Опять спускается крюк в дымоход.

Зацепил Среднего брата и утащил в небо.

В третий раз спускается крюк. Зацепил Старшего брата и утащил в небо.

Заплакали женщины и дети, деды склонили головы в тяжкой печали. Юноши схватили копья и луки, но им даже на Второе небо не взобраться.

Один из них стал под дымоход с копьём в руках, крикнул:

— Эй, небо! Опусти ещё раз свой крюк! Возьми и меня!

Но крюк не опускался.

Стали под дымоходом все юноши с копьями, с луками, с саблями в руках, крикнули:

— Эх, небо! Опусти ещё раз свой крюк! Возьми нас всех!