Легион Безголовый
Шрифт:
Отряд сопротивления под условным названием “Красный санитар” был организован сразу же после переселения всех клиентов в подвалы. Командовать отрядом поначалу пытался Монокль, но Садовник быстро объяснил интеллигенту, что воевать грамотно и лечить грамотно не одно и то же. И посему взял бразды правления в собственные, обагренные цветочной пыльцой руки. Сопротивленцы большой активностью не отличались. Больше рыскали по квартирам в поисках харчей и теплой одежды. Гоняли по закоулкам подвалов крыс и расклеивали нарисованные вручную листовки “Смерть оккупантам”. Единственной значимой вещью, за
— И знаете, прапорщик, — Садовник почти перебарывает смущение перед нависшей над ним Баобабовой, — нам даже известно точное количество Охотников, находящихся в настоящее время в городе. Двести тридцать особей. Надеюсь, это повлияет на меру наказания?
Двести тридцать? Мне лично не верится. Как могут двести с небольшим Охотников захватить целый город? Как способна небольшая кучка рисованных людей противостоять регулярным частям армии? Я уже не говорю про милицию, которая, кроме резиновых палочек, вооружена непреклонной верой в торжество закона?
Объясняет все Баобабова. Цыкает так через зубы красноречиво и объясняет:
— Как же, двести тридцать! У вас, товарищ Садовник, информация вчерашнего срока. По моим скромным прикидкам, Охотников сейчас по меньшей мере тысячи две.
— …себе, — говорим мы все одновременно. Мы — это я, Садовник, Монокль, Пейпиво и все те, кто пялится из темноты на нас, симпатичных, молодых и не очень.
— Ребята… — морщится Баобабова. Не от крутости русского языка, а от слишком громкого хора. Мы ж мужики, если хором еще как громко можем! — Оставьте эмоции для семейных сцен. Думаете, я просто так напарника одного в пустом доме оставила? Исследовала и узнавала. Смотрела и слушала. И кое-что важное выяснила. Размножаются они, агрессоры ваши виртуальные. Вот так-то, мальчики.
Естественным продолжением нашего диалога становится вопрос: а каким же таким образом размножаются нарисованные человечки с жестокими повадками и бесчеловечными манерами? Машка, душа-напарница, волынку не тянет, объясняет все коротко и ясно:
— Почкуются. Интервал — два почкования в час. Если кто умный, может подсчитать, сколько Охотников будет на нашу голову через сутки.
— Много, — быстро подсчитываю я, гордо поглядывая на более медлительных. — Но это значит, что через неделю мы получим дивизию трудноубиваемых созданий, желанием которых будет только одно — убивать нас, людей, как себе неподобных.
А если пройдет месяц, год?
— А во всем виноваты вы!
Все разом смотрят на Садовника, который в результате неимоверного усилия работы головного мозга, за одну минуту нашел виновных.
— Вы, вы! — Садовник смотрит на нас с Баобабовой и грозит нам пальцем, словно нашкодившим детям, открывшим в зоопарке клетки со львами.
— А по лицу ладошкой? — резонно спрашивает Машка, заводясь с пол-оборота. За что я уважаю напарницу, так за культурность в обращении с начальством, хоть и бывшим.
— А то как же? — Садовник окончательно успокаивается и теперь режет правду-матку в его собственном понимании. — Кто, как не вы, товарищи из отдела “Подозрительной информации”, были предупреждены заранее о подозрительных событиях вокруг заведения, управляемого нашим многоуважаемым главным врачом с плохим зрением? Кому, как не вам, государство и правительство доверило охранять спокойный сон граждан? А что в ответ? Халатное отношение к должностным обязанностям? Попойки как в рабочее, так и в нерабочее время? Молчите? То-то же!
Пока Машка, сраженная красноречием человека без лица, отстегивает тройку от кровати, выступаю вперед.
— Вы не правы, — решаюсь вступиться за честь отдела. — Мы без работы не сидели. Делали все, что могли. Это Монокль со своим сыночком виноват. Дыру, или как там — портал, для Охотников открыли. Тоже мне, бюро международных экскурсий. Кстати, а где этот вундеркинд?
— За линию фронта с последними обозами отправлен, — объясняет Садовник. — С просьбами о помощи. А отец его, честнейший человек, здесь остался, чтобы с оружием в руках за жизнь потомков сражаться.
— Навоевался уже, — бурчит Машка. — А ведь клятву этого… Гиппократа давал. Весь район кровью залит. Мирные жители погибли, а трупы, представьте себе, исчезли. Экспериментаторы хреновы.
Монокль оказывается обидчивым человеком. Доказывает, что действовал он из благородных побуждений, желая оздоровить человеческий род посредством новых технологий.
— А на мышках тестировали?
Монокль затыкается, потому что на мышках тестировать даже не пытался, а без мышек и разговора никакого нет.
Садовник швыряет в нас с Машкой охапку надорванных лепестков и резонно замечает:
— Хватит лаяться. Нашли время и место. Не о том волнуетесь. Лейтенант, вот ты у нас самый умный… — Не сразу, но понимаю, что Садовник имеет в виду меня. — Ты-то нам и должен сказать, как с заразой виртуальной поскорее покончить и желательно самим остаться в живых.
— Почему я?
Может, и самый умный, но с подобными обстоятельствами сталкиваюсь впервые и брать груз ответственности на себя в момент, когда государство стоит на краю пропасти, желания большого не имею. Хотя, если хорошо подумать, государство на краю каждый день стоит и ничего, пока не свалилось.
— А потому! — не слишком доказательно объясняет Садовник. — Армия разбита, силы внутреннего городского правопорядка черт знает по каким закоулкам прячутся, сопротивление, то есть мы, в подвалах отсиживается. А ты, старший лейтенант Пономарев, до сих пор жив, даже не поседел от горя. Значит, на то есть причины.
— Да какие там причины, — я слегка растерян от доверия товарищей, но все еще пытаюсь отвертеться от ответственности.
— Есть несколько причин… — загибает палец Садовник, и все остальные товарищи, включая верную Баобабову, согласно ему кивают, подтверждая заранее все, что он скажет. — Первая причина, лейтенант Пономарев, это ты сам. А вторая — все твои незаурядные способности и невоплощенные в жизнь мечты. Третья причина — это твоя наглая ложь, что ты ничего не можешь сделать для родного района.