Легко
Шрифт:
Шулич: Но не психологически же? Идите, посмотрите сами!
Чувствую себя полным дураком, ситуация действительно кажется невероятной, нужно посмотреть самому — не верю я этим честным полицейским словам. Я подошел к капоту машины: ничего не видно. Пришлось наклониться носом в двигатель, чтобы разглядеть: да, действительно, вот незаполненное четырехугольное отверстие, в котором висят несколько оборванных проводов. Тут до меня дошло: а ведь действительно, когда мы сели в машину, в салоне автомобиля не зажглась лампочка. Почему мы на это не обратили внимания? А раньше, когда баба меняла пеленки, эта лампочка горела. Так вот значит, в
Делаю шаг назад, в сторону Агаты. Младенец переводит дыхание — возможно, он наконец успокоится. На всякий случай я встал с другой стороны машины, там же, где были оба полицейских.
Я: Как это возможно?
Шулич: Вот вы и отвечайте. Всё — под ответственностью министерства.
Я: Вы что, с ума сошли? Как она его могла выкрасть? Куда спрятать?
Полицейские переглянулись.
Я: У нее же нет инструментов! Вы разве слышали, как поднимался капот? Было же тихо, как в церкви! Она же через минуту, как поменяла пеленки, подошла к нам!
Полицейские смотрят на меня.
Я: У нее же чистые руки! Посмотрите!
Хватаю ее за руку, сейчас я наверняка выгляжу идиотом, поднимая ее руку как вещественное доказательство. Удивительно, но сейчас она мне позволила это сделать, хотя из-за всех этих резких движений младенец снова захныкал. Руку показываю полицейским. Рука гладкая и стройная, в запястье мягкая. На ней ничего нет, даже следа грязи. Ну, за исключением ногтей, но это ни о чем не говорит.
Продолжаю держать Агату за руку, отдаю себе отчет в том, что меня начинает пронизывать какое-то смутное чувство, медленно, очень медленно и почти незаметно. Потому что — потому что все-таки, наверное, было бы правильнее, если бы мы все настаивали, если бы я настаивал, что это сделала именно она. Лучше было бы, если бы это была именно она. Гораздо лучше для всех. Особенно с учетом того, что расследования этого случая предпринимать не хочется. Об этом я сейчас лучше вообще не буду думать.
Только нет, конечно, это была не она.
Может быть, в таком случае это правда был Ясон Шаркези. Только в этом случае дело действительно в компетенции МВД. Что, сейчас нам еще волкодавы нужны и бритоголовые, так сказать, для разряжения атмосферы? Она не могла этого сделать. Это физически невозможно, даже если нам всем это объяснение очень удобно. Это расследование, по крайней мере мне, совершенно не нужно. Такие дурацкие, идиотские меры. Во-первых, она не колдунья. Во-вторых, мы здесь в пустоши, среди лесов и дикого карстового плато, на сотни километров кругом ни души. Огни внизу, в долине. Здесь только одни медведи, волки да рыси. И потом, никто же не знал, что мы сюда приедем, это было случайное решение. Мудрое решение, по сути, которого никто не ждал, ни полицейское сопровождение, ни даже я сам. И здесь наверху мы совсем недолго — от силы пятнадцать минут! Ну, что за дела?
Стараюсь размышлять, но у меня еще сильнее урчит в желудке. Слезы стоят в глазах, пытаясь застить всю эту бессмыслицу, которую я не хочу видеть. Это возможно только в параллельной реальности, что у тебя вот так вдруг похищают аккумулятор. Чего-то мы все же недоглядели. Как будто в трансе. Но мы же не наркоманы!
Презель: Кто из нас больше всех заинтересован остаться здесь?
Я уставился на него.
Я тихо: В каком смысле — заинтересован?
Презель медленно,
Я: Зачем она тогда пошла за нами? А? Почему она тогда раньше не сбежала, вместо того, чтобы ходить за нами? Почему вы об этом не подумали, когда оба отошли от машины?
Полицейские оба молчали, понятно, почему. Я обернулся к ней.
Я: А? Почему ты пошла за нами? Посмеяться захотелось?
Агата с ненавистью, хриплым голосом: Я тут ни при чем. Это ваш вопрос.
Шулич заводясь: А, наш вопрос.
Я: Хватит, прекратите.
Шулич замолк, положил руки на крышу машины и посмотрел на меня. Правильно, молчи и думай над тем, что я тебе сказал раньше.
Я: Даже если и признать наличие мотива… хотя я его не вижу, Агата уже почти достигла своей цели… хотя это и не меняет того факта, что она просто не могла этого сделать.
Смотрю на Агату в поисках поддержки, но она больше ничего не говорит. Пусть скажет, что она отдает себе отчет в том, что наша задержка по дороге в долину, по сути, против ее интересов.
Я: Агата, скажи, пожалуйста, разве ты не добровольно пошла за мной с разрушенного участка?
Агата глядя через машину на Презеля: А куда я по-вашему спрятала аккумулятор? Что, под юбку, что ли? Или, может, я его закопала?
Тишина, ни звука, за исключением чудного сопения младенца, который все время прижимается к Агате: мама, не отдавай меня, не отдавай. Страшная вещь такая тишина. Потому что действительно очень тихо, одинокая ночь на холме. Что за ерунда приключилась с нами? Что-то совсем не то. Человек что-то делает, что-то серьезное, и потом случается какая-то вещь, совершенно бессмысленная, которая совершенно путает планы. Какой еще аккумулятор? Что это? Как это — пропал? Но его действительно не было-. Ведь нельзя же утверждать, что он есть, если его на самом деле нет. Мне захотелось поразмыслить, а правда ли, что он у нас был с собой, когда мы отправились из Любляны? Но в таком направлении думать бесперспективно. Нужно принять факты, посмотреть им в лицо.
Шулич: Ну, и что вы предлагаете?
Успокоиться. Успокоиться. Попробуем выяснить. Попробуем выяснить. Какое-то логическое объяснение должно быть. Самый простой ответ, на поверхности.
Агата покачивает ребенка, который постепенно успокаивается, время от времени издавая какие-то звуки. Он шевелится, видны маленькие ручки. Что-то она ему тихо напевает, приговаривает.
Я: Агата, подумай хорошенько. Когда ты пошла за нами, ты что-то слышала? Шум вокруг машины? Что-либо подозрительное?
Агата искренне, горячо: Ничего. Ничего я не слышала. И не видела. Бог свидетель.
Хорошо, я так и думал.
Я: А здесь рядом кто-то живет? Поблизости есть какие-то дома?
Агата пожимает плечами.
Агата: Я не знаю.
Помимо моей воли во мне что-то завибрировало. Давай, дорогая моя, давай, уж постарайся. Давай и ты предложи какое-нибудь решение. Ведь и тебе должно быть понятно, что это просто невозможно! — Ладно, спокойно, спокойно.