Легко
Шрифт:
Да, чего только не происходит. Главное, что не скучно. Но где же Презель?
Встаю. Нет, слишком хочется в туалет. Нет смысла, не буду дураком. Хотя я и не знаю, чем буду замещать потерянную жидкость. Мы ведь даже бутылки воды не купили по дороге из Любляны — ошибка. Голод можно легко перенести, а вот жажду… Ай-ай-ай, чем все это закончится.
Я: Вы поглядывайте в эту сторону, я на минутку до куста.
Шулич смотрит на меня непонимающим взглядом, он как раз собрался мешать палкой полено, которое подложила Агата. Палка замерла.
Я поясняющим голосом:
Шулич: Нужна компания?
Не такой уж это невинный вопрос, пользуется моментом, что мне неудобно.
Я: Хотите подержать?
Не знаю, почему я это сказал. Ни разу в жизни, никогда еще так не вел себя, что тут скажешь, может, это заразно. Такое настроение деревенского праздника. Кто он мне? Шулич засмеялся в полный голос, как будто услышал лучший анекдот дня.
Шулич: Да нет, как-то не хочется. Как-то не хочется.
Лучше нет. Точно, вернусь в Любляну, напишу на него жалобу.
Нет, не будет у нас мужской компании. Главное, оставь красотку Агату в покое. Сначала ты на нее психологически нажимаешь. Потом еще бурек будете вместе есть — что-то нездоровое во всем этом.
Струя широкая, брызгается, хорошо просматривается в свете луны — рядом с огнем луну не так видно, а здесь за кустом лунный свет ярче, весь холм залит таким шелковым, голубоватым светом, будто какой-то заснеженный холм, хотя здесь на удивление тепло. Потому что, в конце концов, мы довольно высоко. Возможно, этот март — что-то особенное. Не похожий на другие марты, о которых у меня свое мнение. Струя брызжет и светится, как миллион капель в водопаде. Что, за мной действительно кто-то наблюдает? Наверняка. По всей логике событий. Здесь кругом воры! А сзади мою спину, без сомнения, просверливают острые глаза Шулича, внимательно рассматривая. Здесь я ровно на перекресте двух взглядов — жандарма и преступника. А я, кто тогда я? Человек должен привыкнуть ко всему. Где Презель? Черт возьми, где же Презель? Такой вежливый, надежный полицейский? Я ему прощу все его подкалывания вместе с Шуличем, лишь бы он вернулся! Пусть придет и скажет, что за нами едут, что нам привезут новый аккумулятор. Дед Мороз! Святой Николай! Санта-Клаус! Да кто угодно, только вытащите меня отсюда!
Сегодня утром, когда я вышел от министра, я заглянул к Розману, который занимается проблематикой цыганских поселений. Мне непонятно, почему министр выбрал меня, а не его. Может, потому что Шаркези не любят даже жители цыганских селений, и он не хотел, чтобы и с этой стороны был бунт. Шаркези — это надстандартная семейка. Или Розман ему показался слишком старым, слишком закостенелым для полевых работ. Ага, сидел бы он здесь сейчас, у костра!
Розман: Знаешь, я тебе не завидую. Потому что здесь все запущено. Очень запущено. Я постоянно говорю, что все начнется, как только Шаркези погонят с их земли. Это была исходная ошибка, которую позволили сделать полицейским. А теперь они все свалят на нас.
Я: Ага. А что, лучше, если их заберет тьма?
Розман остро на меня смотрит, как будто обвиняя в том, что я на стороне всех этих нарушителей прав человека. Как будто он из Министерства мира, а не внутренних дел.
Розман: Нет, не лучше. Лучше, если бы их вообще не было. Только так можно ими профессионально
В сущности, в этом он был прав. Хотя его тон мне и не понравился. Вот и подсунул бы этих цыган социальной службе, которая по-любому только почесывается и не способна ничего толком предпринять, судя по всем последним событиям. А ситуация действительно запутанная, это правда. И нам нужно сделать лучшее, что в этих обстоятельствах возможно. Помочь этой женщине…
Возвращаясь к тем двоим у костра, между делом смотрю в сторону светлой полосы лесной дороги, по которой мы приехали, и в сторону машины. Что-то мне показалось странным, но что — трудно сказать. Слишком светлой она кажется. Может, потому, что лунный свет такой яркий? Слишком сильный контраст, с одной стороны, холодно-серебряного света, а с другой — оранжево-красного оттенка, когда одна из веток на костре принялась и загорела. Что-то странное, как арт-инсталляция, только нет, не то. С другой стороны машина более светлая, вся внутренность освещена. Может, дверцы с той стороны открыты? Мы же их закрыли.
Ха.
Когда я подошел, чтобы увидеть другую сторону машины, меня аж зашатало, я остановился, лучше дальше не идти. В двух метрах от машины. Это невозможно. На несколько мгновений я просто не отдаю себе отчета, полный ужас, я единственный, кто знает; это знание делает меня кем-то особенным. Ледяные мурашки побежали у меня по телу. Смотрю в сторону Шулича, который внимательно на меня смотрит. Потом снова на бок машины. Что-то в моих движениях Шуличу кажется необычным, он вдруг быстро поднимается и подходит ко мне.
Шулич: Что-то не так?
Подбородком киваю в сторону машины. Шулич обошел машину, посмотрел, остановился.
Шулич: Черт возьми, интересный поворот.
Серьезно. В точности мои слова. Более чем интересно. В голове у меня все перемешалось.
У машины одна из дверей почти полностью сорвана, повисла, как будто было столкновение. А второй дверцы вообще нет, можно просто посмотреть внутрь, в машине зияют два больших отверстия! Кто здесь? Зачем? Чего они хотят?
А я — в двух шагах отсюда — стоял и безмятежно писал в кустах.
Я: Вы хоть что-то заметили? Я — нет.
Ничего больше не могу сказать. Вообще не знаю, что сказать. Это слишком.
То есть с этим аккумулятором — то же самое. Это не случайный сбой. Какая-то сила играет с нами. Черт возьми, огонь отвлек нас. И опять это была моя идея. Еще одна моя идея! Огонь, чтобы отогреть душу.
Я кричу: Эй! Здесь есть кто-нибудь?..
Шулич хватает меня со всей силы за руку, мой голос прервался. Смотрит на меня, как на дурака.
Шулич: Я ничего не видел.
Смотрит в сторону Агаты.
Шулич: А ее вообще нет смысла спрашивать.
Откашливаюсь, обретаю голос.
Я: Что это такое? Что за дурдом? Зачем кому-то понадобились дверцы? Этим они хотят что-то сказать, это сигнал!
Шулич наклонился к петлям, на которых когда-то висели дверцы, смотрит на них как-то очень сосредоточенно, вообще ничего не говорит. Слишком занят. У них свои методы. А я не могу остановиться, замолчать, слова бегут и бегут.