Легкое поведение
Шрифт:
Я закрываю чемодан, слышу, как щелкают замки, и стаскиваю его с кровати на пол. Потом пихаю в сумку Винклера и «Доводы рассудка» в потертой мягкой обложке и впервые с начала разговора смотрю матери прямо в глаза.
— То есть, как ты, да?
— Что ты себе…
— Можешь не беспокоиться. — Волоку чемодан к выходу, по пути задевая ее плечом. — Я не пропаду. Я собираюсь стать хитренькой, типа тебя, мама. — И выплевываю: — Обещаю, ты будешь мною гордиться.
Как только я выхожу за порог родительского дома и набираю полные легкие свежего воздуха, меня захлестывает чувство свободы. Прямо
С этого места и начинается моя история. Черт его знает, чем она обернется в итоге — сказкой или трагедией. Может, даже фарсом. Время покажет. Но начало я представляю себе таким…
…Стоял погожий летний день. Вовсю щебетали птички, на безоблачном небе ярко светило солнышко. В этот день Блэр Уайт исполнилось восемнадцать, и она, покинув родной городок, отправилась навстречу американской мечте — большому и толстому кошельку, туго набитому баксами…
Собственно, а почему бы и нет? С такой-то внешностью и телом? Да я завоюю весь мир.
Это моя судьба.
Часть II .
Настоящее.
Глава 4.
Я красивая.
Я красивая.
Я красивая.
Твержу я как мантру, стоя перед зеркалом нагишом. Не работает. Ничего не работает. Умом я понимаю, что совершенно права, но сердцем не верю и никогда не поверю. Раз за разом оно шепчет мне противоположное…
«Ты НЕ красивая. Только посмотри на себя! Не стоящее любви ничтожество — вот, кто ты есть. Даже родные отец и мать тебя не любили.»
Я смотрю на себя, и то, что я вижу — умопомрачительно.
Лучшее тому доказательство — всеобщее восхищение, которое шлейфом тянется за мной, куда бы я ни пошла. Если б только можно было стереть те детские воспоминания, которые назойливо роятся в моей голове, напоминая о том, что я недостойна любви. Я знаю, тогда я смогла бы заставить себя поверить голосу разума и тем словам, что множество раз шептали мне на ухо мужчины, пока были во мне.
Я касаюсь своего лица, очерчиваю кончиками пальцев подбородок, брови вразлет, высокие скулы. Внешние уголки моих глаз по-кошачьи приподняты. Лицо в отражении принадлежит красивой, почти прекрасной девушке. Я улыбаюсь ей. Провожу рукой от плеча к грудям, ласкаю их розовые вершинки, довожу ладонь до своего гладкого живота. Неужели это и составляет мою сущность?
Лицо и тело — неужели это все, что есть во мне стоящего?
Внутренний голос услужливо сообщает, что все может быть иначе, стоит мне захотеть, но я от него отмахиваюсь. В последний раз бросаю взгляд на свое обнаженное тело и ухожу выбирать платье на вечер.
За пять лет в Нью-Йорке я умудрилась перепробовать все типичные пути новичка в большом городе. Стала настоящим ходячим клише, зато, можно сказать, познала жизнь и набралась опыта, и это неплохо. Я работала официанткой, гостиничным администратором, консультантом в универмаге… даже посещала курсы долбаного актерского мастерства. И все это время тщательно оберегала свое сердце, а чувства держала на привязи.
Один взгляд на мои дорого обставленные апартаменты — мою арендованную мечту, — и становится ясно, что роскошь дарит мне ложное чувство защищенности. Белое покрывало и обивка изголовья. Белый ковер. Белый ночной столик. Белые свечи, белые лампы, белые квадраты вместо картин — единственное украшение бледно-сиреневых стен. Белый. Белый. Белый. Я дышу белым. Цвет непорочности словно уравновешивает мою внутреннюю черноту.
Тряхнув головой, я заставляю себя сосредоточиться на предстоящем свидании с Уолкером.
Уолкером Вудсмитом-младшим. Само его имя источает запах денег. Голубоглазый блондин с родословной как у одного из клана Кеннеди, телом олимпийского чемпиона по плаванию и отвязным шиком Jay-Z — он воплощенное божество. И трахается тоже божественно. Он обращается с моим телом, как музыкант-виртуоз с идеально настроенным инструментом; в постели с ним всякий раз возникает ощущение, что я становлюсь чуть ближе к небесам.
Стоит подумать о нем, как мой пульс учащается. С Уолкером все всегда происходит быстро, яростно, жестко, на грани.
И мне это нравится.
Последний штрих темно-красной помады, и я отхожу на пару шагов, чтобы увидеть себя в зеркале целиком. Улыбаюсь. Мое отражение безупречно. Каскад прямых черных волос, кожа без тени загара, глаза цвета незабудок, фигура, как песочные часы… Эту Блэр не обидят хулиганы на школьном дворе. Эта Блэр не будет считаться изгоем.
Эта Блэр будет сиять.
Маленькое черное платье тесно облегает мою фигуру, бледная кожа светится сквозь полупрозрачный кружевной слой. То, что надо. Я выгляжу порочно. Настоящий секс — им-то я и торгую. Я хочу, чтобы все мужчины меня хотели, а женщины ревновали ко мне. Мне нужно — необходимо — чувствовать себя желанной.
Нацепив сногсшибательные (еще и потому, что упасть в них — раз плюнуть) шпильки Miu Miu, я подхватываю сверкающий стразами клатч и выхожу.
Упиваясь вниманием прохожих, я стою на углу и вылавливаю в потоке машин такси. Машу рукой, золотые браслеты, звеня, скользят по запястью к локтю. В ожидании запрокидываю голову и оглядываюсь, завороженная тем, как оживает город с наступлением темноты. Жизнь кипит здесь и днем, но ночью… ночью все иначе. Лучше. Как только зажигаются фонари, неистовая волна крышесносного, заразительного, сметающего запреты безумия разносится по улицам Манхэттена, увлекая всех его жителей за собой. Дрейфуя в этих бурлящих водах, я чувствую себя свободной как никогда.
Пока я наблюдаю за какой-то парочкой, которая, держась за руки, выгуливает своего пса, звонит телефон. Открываю крохотный клатч, достаю белый прямоугольник — на карте памяти записана вся моя жизнь — и улыбаюсь, увидев на экране фото лучшей подруги. Она единственная, кто знает настоящую меня.
— Йоу, — говорю я. Нам нравится, болтая по телефону, притворяться крутыми чиками, но честно говоря, получается средне.
— Че-как, крошка? — отвечает она мне в тон.
Рядом наконец-то тормозит такси.