Легкой поступью безумия
Шрифт:
Я сняла жакет с широкими рукавами и закатала рукав рубашки, обнажив толстый слой бинтов. Утром я побоялась сдирать старую повязку и просто намотала сверху еще ткани, чтобы не запачкать одежду. Молчун нахмурился, глядя на сооружение на руке, и недобро сверкнул глазами.
– Дальше давай ты сам… - промямлила я и закрыла глаза. Вид крови не отправляет меня в обморок, но смотреть на собственную изуродованную конечность выше моих сил. Раздутое страхом воображение рисовало белеющие в ране кости и съежившиеся посеревшие лоскуты кожи.
Молчун ловко снял слой чистых бинтов и выругался, когда добрался до нижних. Понимаю. Я радовалась этому зрелищу утром. От ожидания резкой боли лоб покрылся испариной, колени мелко подрагивали. Парень намочил повязку фурацилином, с грохотом поставил стул напротив меня и уселся верхом, облокотившись на спинку.
– Кто тебя так?
– впервые на его лице я увидела искорку интереса к происходящему событию. Ответить грубо, чтобы не совался, куда не следует или…
– Волк порвал, - я равнодушно пожала плечами, делая вид, будто говорю о совершенно рядовом случае. Да-да, волки стаями бродят по ночным улицам столицы и охотятся на прохожих. Кого я обманываю…
– Ты играешь с огнем, Алесса, - а вот советов я не потерплю! Сама в состоянии распорядиться своей жизнью. Молчун встал.
– Будет больно, - предупредил он. Аккуратно размотал кашицу из бинтов, добрался до присохшего к ране слоя и резко дернул. По предплечью прокатилась волна жара, а с губ сорвался стон. Мой Бог-Человек! Телесное наказание за глупость мою? Да кто же любит платить?! Люди питают надежду, что их прегрешения сойдут им с рук. Я не исключение из правил.
Парень промывал рану, при каждом проникновении ватного тампона я вздрагивала и шипела, как взбудораженная кошка. Когда же он закончит?!
– Сейчас буду накладывать печать. Пару дней постарайся не перегружать руку, хорошо?
– я кивнула в ответ. Зубы, кажется, уже стерлись до десен. Очень хочется пить, но леры не дают ни капельки до окончания лечения. Человеческое тело и так содержит много воды, трудно поддающейся воздействию рэ. Я сжала здоровую руку в кулак. Чешется. Чешется. Чешется!
– Терпи и не смей прикасаться к коже. Я закончил, - сообщил Молчун.
Рука сияла новеньким покровом, на месте оставленных волчьими зубами лохмотьев красовались розовые пятнышки, но и они сойдут через несколько дней. Парень начал убирать принадлежности и грязные тряпки. Возникла неловкая пауза. Он не назначал цену, считая это ниже своего достоинства. Знаю, некоторые уходили, не заплатив, и он прощал, но я так поступить не могу. Каждый труд должен быть оплачен. Не этично предложить мало. Надбавка к цене - молчание…
– Вот, возьми, - на стол упали двадцать исто. Я ждала, что парень обернется, даст знак - доволен ли он, но Молчун продолжал заниматься наведением порядка. Потерял ко мне интерес. Пусть… Мне-то что от этого…
– Подожди!
– его окрик застал меня в коридоре, но я вернулась в лабораторию.
– Не двигайся… - попросил парень. Его глаза вспыхнули и погасли. Рэ-зрение? Для чего ему потребовалось знать состояние моих энергетических каналов?!
– Все в порядке. Я на всякий случай проверил наличие скрытых инфекций. На зубах волка всякой дряни полно. Иди, - Молчун схватился за швабру.
Немного растерянная я вышла. Деньги так и остались лежать на столе. Наверное, он доволен, раз оказал дополнительную услугу, но мне не узнать насколько больше я переплатила. Мне еще предстояло посетить медсестру, чтобы получить оправдание прогула практических занятий. Процедура отняла больше времени, чем планировалось.
Едва за лереей закрылась дверь, Молчун приставил орудие труда к спинке стула и на мгновение прикрыл глаза, восстанавливая схему рэ-каналов аристократки перед внутренним зрением. Убедился в правоте своих выводов и продолжил драить полы, грязной водой размазывая охватившую его черную меланхолию. Закончив уборку, закрывая дверь лаборатории на ключ, он тихо пробормотал под нос:
– Надо же, как бывает… Скоро вас ждет большой сюрприз, леди. Посмотрим, придется ли он вам по вкусу.
Шагая по коридору, распугивая учеников и служащих своей сгорбленной фигурой в черной застиранной одежде, парень обдумывал содержание письма, которое собирался отправить сегодня вечером срочной почтой. Кое-кому следовало познакомиться с будущей герцогиней Беольской…
Я вручила декану записку от медсестры - он разрешил мне уйти. Изображать ничего не пришлось. Лицо и так хранило на себе отпечаток боли. Коридоры университета пустовали: занятия еще идут, а мне как раз не нужна компания. Срывать на ком-то накопившуюся злость и усталость… Пожалуй, не поймут правильно. После уроков племянник графа отправится на тренировку, предоставляя мне отсрочку от нравоучений. Разломает тренажер, будет излишне жесток с партнерами, получит выговор от тренеров… А вечером заберется ко мне в спальню и потребует отчета. Не велика беда. Зато не помешает мне выразить соболезнования семьям погибших подруг. Отличный предлог для решения маленькой проблемы. Крошечной, но изобличающей нашу с Францем ложь: София отдавала должное обыкновенной женской моде - вела дневник. Однажды она мне его показала, краснея и жутко стесняясь. Вместо имен и названий только первые буквы, но ищейкам такой незамысловатый код на один зуб.
Нанятый кэб остановился возле дома родителей Софии, на воротах висели традиционные траурные знаки: черный флаг и выкрашенный черным же венок из еловых лап. Обидно… Никогда больше дорожка не ощутит легкой пуступи детской ножки моей подруги. Не услышат статуи возле входа в дом ее звонкого смеха. Баронессы Стаффской больше нет. Нет и никогда не будет. Никогда… Это слова точка. Конец пути. Тупик без выхода. Последняя остановка регулярного дилижанса, но она не хотела останавливаться. Ее заставили это сделать.
Дверь мне открыла мама Софии. Пожилая сухонькая женщина с высокой прической, заплаканными глаза, сжимающая носовой платочек в руке, покрытой крупными выступающими из-под кожи венами.
– Здравствуй, Алесса, проходи в дом, - она отсупила на шаг, давай мне войти внутрь, в темный холл: все окна в доме закрытыми плотными ночными шторами. Горе принято лишь обозначать, а не открыто демонстрировать.
– Здравствуйте, леди Мариша, - я оставила трость в корзине для зонтиков.
– Как вы себя чувствуете?
– положенные вопросы, положенные ответы, предугаданное предложение чая. Она не говорит о важном, что грязной занозой воткнулось в ее сердце и ноет. Еще не время. Томительное ожидание под тикание часов…
Мы выпили несколько чашек чая, прежде чем коснулись смерти, незванно посетившей уютный домик. Женщина поплакала, вспоминая детские годы дочери. Посмотрели наброски углем и карандашом: моя подруга хорошо рисовала. Несколько лет назад с удовольствием брала уроки у моей матери. Один из моих портретов, который я все выпрашивала у Софии, а она не отдавала, ее мать подарила мне. На память. На очень долгую память. Ведь я буду жить, а она… На ее трупе мокрицы спляшут щетинистый вальс. И так будет со всеми, ко забывает об осторожности. Идет наперекор инстинктам и интуиции.