Лёха
Шрифт:
— Та яка мені своя ця мазепа. Шкурники вони й дурні. Нічого у них не вийде, тільки даремно крові напролівают. Та тому що брешуть, що за незалежну Україну воюють, а самі-то ніяк не вільні. Або під поляками танцюють, або під австріяками, або як зараз — під німцями. Шавки вони на прив'язі, такі свободи не добудуть — печально заявил Середа.
— Вот странно — когда они гутарили — я через пень колоду понимал. А у тебя все ясно — удивился искренне Лёха. Хохол пожал плечами, задумался. Семенов тоже призадумался, нахохлился как-то. По поляне словно тень пробежала.
— Я его
Все вопросительно поглядели на него. Все видели, что да, не чухнулся Гогун, зачем об этом говорить?
— По их меркам — это подарок. Лучшее. Что предложить могут — через силу выдавливал красноармеец. Остальные слушали.
— По уму надо было бы им еще петуха красного пустить. И дедушке ласковому и старосте и усатому и тому долговязому — они его резуном кликали, он вишь у них тоже как представление дает. Резьба по живому, театр, мать иху! И двери колышком подпереть. Да детишек у них много, жалко. Ну так вот, не бесите меня — все вместе решали, что кончить эту гниду надо, так нечего рожи воротить. Как они с нами — так и мы с ними! И все тут! За добро — добром плачу. Той же монетой.
— Мы не бандиты, а красноармейцы — пожал плечами Середа.
— А иди ты к чертовой матери! — разозлился Семенов еще больше — Вот я и исполнил то, что красноармейцу положено — врага убил. И больше эта вошь дохлая никого на виселицу не поведет, не застрелит, не зарежет и прикладом не огреет. Я решил, мне и ответ держать, когда к своим выйдем. Но чтоб никаких кислых рож мне тут не было. Ты вот, сомневаешься, что будь сила у этого Гогуна — мы бы в лучшем случае пули бы получили? А в худшем — даже говорить не хочу. Так, что скажешь? — глядя Лёхе в глаза спросил красноармеец.
— Да я сам не знаю, что это на меня накатило — поежился менеджер.
— Белье зря не снал — вдруг сказал бурят. Словно холодной водой споривших облил.
Все посмотрели на азиата, деловито упаковывавшего в мешок все харчи, кроме пресловутых кавунов. Пока они тут разбирались в высоких материях, Жанаев прикидывал, как их обратно вернуть. Вот и высказал то, что считал нужным. Белье — вещь ценная, в холодное время года — особенно, потому так разбрасываться — нехорошо. Дырки можно заштопать, кровь отмыть. Зато тепло будет, воевать так удобнее.
— Ладно, не обеднеем — отозвался Семенов: — Там стирать надо долго — обмочился Стецько обильно.
Бурят пожал плечами. Вчерашний плешивый немец тоже обделался, когда его душили. Ну так не страшно, мыло нашлось в вещичках, а постирать — воды вокруг много, да и труд невелик.
— Я вот другое подумал — сказал Середа.
— Что?
— Да слишком много не о том говорим — помер Охрим и хер с ним! Много чести рассусоливать. Мне другое в голову пришло. Вот выйдем мы к своим — начнут нам вопросы задавать — так не стоит нам про плен рассказывать. Как к немцам попали. Про то, как Гогуны нашего товарища пленили — рассказать можно, это и не плен вовсе получается, а чистый бандитизм и предательство. А вот насчет немцев — лучше б нам молчок. Если согласны — то стоит это дело прикинуть, как рассказывать.
— Думаешь спросят? — усомнился было Семенов.
— Спросят! — твердо ответил артиллерист.
— Да представляешь, сколько таких как мы окруженцев выходит сейчас! Поди-ка, всех опроси! — возразил красноармеец.
— И опросят. Никак без этого быть не может — уверенно сказал артиллерист.
— А зачем? — не удержался Лёха, почему — то вспомнивший вопли о репрессиях невинных и облыжно обвиненных.
— Как зачем? — удивился Середа.
— Ну, вот так. Смысл-то какой людям нервы трепать?
— Ты даешь! — покрутил головой в изумлении артиллерист: «Да любая разведка обязана просто таким делом воспользоваться и свою агентуру заслать, благо повод есть. И всякой сволочи типа тех же Гогунов много будет. И дезертиров».
— И что, всех вот так вот сразу и расколют?
— Наверное, не всех. Но кто-то и влипнет. Помнишь, была такая баечка про голую Сусанну?
Жанаев покраснел почему-то, а Семенов с потомком посмотрели недоумевающе. Семенов — потому как не понял, при чем тут замшелая библейская притча, а Лёха — потому как понятия не имел о чем речь.
Артиллерист выдержал театральную паузу и пояснил тоном экскурсовода:
— Купалась как-то пышечка-Сусанночка телешом. И подступились к ней два старых хрыча, с гнусными, замечу я вам, намерениями. Она им не далась, а заверещала во всю свою мощь. Набежала публика. Хрычи — заслуженные пожилые уважаемые громадяне — заявили, что поймали мерзавку за прелюбодением с чужим мужчиной. За это полагалась неприятная казнь — побивание неверной бабы камнями. И Сусанночку бы забили, как мамонта, но нашелся добрый человек — развел обоих хрычей как детишек малых врозь друг от друга. Отвел одного в сторону и при свидетелях опросил — дескать, где Сусанночка того-сь, блудила то есть. Старый хрыч заявил, что под дубом. При свидетелях. А второй — опрашиваемый отдельно — показал, что под кедром. В итоге пердунам бошки снесли за навет. Вот чтоб нам такого не досталось — надо с пленом детали обговорить. Потому, что кроме нас и агентура вражья попрет и дезертиры и всякая погань.
— Ну и что ты предлагаешь, договориться под каким деревом мы с тобой встренулись? — спросил практичный Семенов.
— Вроде того.
— А твои товарищи, которые с тобой в плен попали? — уточнил боец.
— Сомневаюсь, что они живы остались. Задали они лататы в первый же день.
— Утекли?
— Не знаю. Только там, куда они побежали пулемет заработал. Дал длинную очередь, а потом три коротких. И все. То ли не попал, то ли срезал и добил. Но повторю — у немцев мы нигде не записаны. А неприятностей хапнем, если признаемся. Я б рискнул.
— Ну, не знаю — протянул Семенов.
— Ладно, до фронта еще далеко, обмозгуем. Что дальше будем делать? За пулеметами отправимся?
— Какими пулеметами? — удивился Лёха.
— А ты вчера прослушал. Когда Гогуны с фронта тикали, зарыли пару станкачей в приметном месте. Правда далековато отсюда.
— С дуба свалился, товарищ канонир! Это ж обратно, да еще сколько! И что ты с максимами этими делать будешь? В нем каждом четыре пуда считай. Почти как твоя пушка! — удивился Семенов.