Лёха
Шрифт:
— Генрих… а не опасно через лес? Если там бандиты…
— Вздор! В ближайших селах уже организовали отряды милиции… Толку от них мало, но они сообщают нашим, если что-то заметят. Да и не было в этом районе крупных окружений, Эммануил, я все же не первый день на войне, уточнил перед выездом. Крупных отрядов русских быть не может, а одиночки сами готовы сдаться в плен. Я же говорю — оставленные сами с собой, без власти — русские стремительно скатываются вниз, теряют волю, и неспособны на сопротивление. Ну а если что…
Герр Генрих похлопал себя по боку. Да, стреляет он отлично. Он показывал мне свой парабеллум — купил его на свой первый крупный заработок на гонках. Версальская модель, или, как он говорит «Версальский
— Если хочешь, малыш, достань мой старый карабин. Впрочем, думаю, это лишнее. Да и мешаться он будет. Ладно, поехали! Пристегнись-ка ремнем, а то вылетишь ненароком!
Вылететь из «Вандерера» проще простого, в этой машине отсутствуют двери. Такое интересное инженерное решение. Летняя машина, открытая. Поневоле задумаешься о том, что надо, надо заканчивать кампанию до зимы. Уже сейчас ездить холодно, а ведь еще осень только.
— Генрих, ты как-то погрустнел, когда говорил, что войну надо закончить до зимы. Я что-то упустил, что должен был заметить?
— Это всего лишь предположения. Да и вряд ли тебе будет интересно брюзжание старика.
— Брось кокетничать, дружище. Ты же знаешь, мне всегда интересно то, что ты говоришь — сказал я самую настоящую правду.
— Ты говорил о том, что техника у русских простая и примитивная. Это так. Но зато эту технику может делать любой рабочий. Что паршиво особенно — я разбирал их оружие. И знаешь, можно перемешать детали — оно после этого работает.
— Зачем перемешивать детали? — удивился я.
— Нас этому трюку научил ротный командир. Америка вступила в войну, против нас встали американцы. Когда нас вывели с фронта на отдых, он показательно разобрал три трофейных винтовки Спрингфилда и оказалось, что каждая винтовка немного отличается от другой. Детали одной — не подходят к остальным. Умный был человек. Это показатель армии и промышленности — если детали оружия не взаимозаменяемы — армия паршивая. Один из показателей, конечно, но важный. Это нас здорово ободрило — и мы действительно били американцев, как маленьких детей, хотя у них была и жратва и боеприпасы вагонами и самолетов до черта. Если бы не удар в спину и прямое предательство — мы бы выиграли в Великой войне.
— То-то ты сейчас так наплевательски отнесся к слухам, что Америка вот-вот объявит нам войну.
— Не только поэтому. Но и поэтому тоже, черт возьми! Даже если и объявят — у них года два уйдет на то, чтобы эту войну начать. А флот и авиация… Этого мало, чтобы выиграть войну на континенте. Пока у американцев нет даже нормальных танков — видел я, что они имеют, это даже не смешно. Или наоборот смешно — смотря как глянуть. Так что черт с ними, с американцами, нам они не опасны. А вот у русских оружие высокой стандартизации и унифицирования. Понимаешь? То есть средний рабочий делает простое оружие, но уровень производства — высокий, европейский.
— Брось, Генрих, им далеко до европейского уровня.
— Я тебе только что сказал про взаимозаменяемость и унификацию. Поверь, это серьезный признак. В ту войну у них не хватало винтовок и снарядов. Они сделали выводы. И да, меня это тревожит. Есть и еще одно…
Я показал свою заинтересованность и герр Генрих продолжил. А мне и действительно интересно.
— Понимаешь, малыш, на войне нет мелочей. Ты знаешь, что погубило Великую Армию Наполеона в этой самой России? Мелочь, сущая мелочь. На подковах армейского образца не было гребней и шипов. Таких специальных зимних грунтозацепов. И как только ударили холода, вся прекрасная кавалерия Бони стала стадом коров на льду. А без кавалерии воевать невозможно. Нам рассказывают про мифического генерала
— Их глупость или наша?
— Представь себе — ты прав в обоих предположениях. Их глупость невозможно предугадать, потому их ходы часто неожиданны. А наша… Знаешь, у нас наверху все расслабились, словно уже выиграли войну. То, что происходит здесь никак не касается их задниц!
Старина Фриц носится со своей циклопической идеей — фикс о гигантской скоростной железной дороге — с колеей в два раза большей, чем сейчас. Тут творится черт знает что, работы выше головы, а наш руководитель проталкивает фюреру свой фантасмагорический проект. При том, что он сам отлично знает — его проект не рентабелен. Он просто не сможет окупиться в ближайшие сто лет. И железная дорога — это не нитки, это сеть, чтобы в любой занюханный населенный пункт можно было доставить груз. Например, полк солдат. И это нужно сейчас. Не скоростные магистрали от столицы к столице, а именно густая сеть, здесь, на новых наших землях. У нас и так страшная головная боль из-за того, что надо перешивать все железнодорожное полотно с дурацкой русской ширины на нормальную, так вместо этого возятся со скоростной фанаберией. Не хватает ангаров, поворотных кругов, мастерских, паровозов, вагонов. Рельс. Шпал, да всего не хватает, дерьмо с перцем! Локомотивы, которые сюда присылают, не выдерживают условий эксплуатации, в отличие, кстати, от русских. А еще нет зимы! Как вся наша техника будет работать зимой? — Ремлингер разозлился всерьез, я его таким откровенным давно не видал.
— Вообще-то Генрих, ты и сам купил авто без дверей и с брезентовым верхом — заметил я.
— Туше, малыш, туше. Надо было брать с дверцами, но было бы дороже. Пожадничал. Ладно, это вопрос решаемый, в крайнем случае, снимем с любой битой машины армейского заказа, благо они все одинаковы, кто бы их ни выпускал, разница только в моторах. Меня беспокоит другое — наше оружие и техника не проверялась на работу в тяжелых условиях — в грязи и на морозе. Чешское оружие и французское — проверялось, это я знаю точно. А наше — нет. И у меня сильные подозрения, что тот же новый пулемет в снегу и дерьме перестанет работать, как положено. И это будет похуже, чем отказ в работе локомотивов, без пулеметов не повоюешь, это я на своей шкуре знаю. Понимаешь, малыш, мы подняли медведя из берлоги, и как говорят русские — делим уже его шкуру, не убив еще. Есть у них такая поговорка. А шкуру сначала надо снять. Между тем у нас нет пока ощущения, что мы не убили медведя. И в тылу все очень спокойны, словно мы тут на перепелов охотимся. А тут — медведь!
— Гений фюрера пока обеспечивал победы.
— Даже гений фюрера не смог побороть массу помех, малыш, даже он. Война — это очень серьезное дело. Ты думаешь, у нас это понимают все? Ничего подобного. Можешь мне поверить — мало что изменилось с того момента, когда не приняли на вооружение автоматический карабин Шмайссера. Только потому, заметь, что в нем использован был запатентованный узел старины Фольмера. Понимаешь в чем соль? Суд воспретил! Патент! Англичанам не помешало подобное создать свой БРЭН, хотя они те еще законники-буквоеды, а у нас — не смогли договориться. Немец с немцем! Для немецкой армии! А еще и зима скоро… И неубитый медведь.
Я помолчал, не знаю, насколько опасен может быть медведь, я их только в пражском зоопарке видел. И мне они не показались уж такими страшными, пушистые такие и шкура, наверное, хорошая, дорогая. Герр Генрих словно встряхнулся, усмехнулся и закончил более бодро, словно услышал мои мысли:
— Знал бы ты, малыш, какая здесь роскошная охота! Когда вся эта война закончится — ты обязательно должен со мной поохотиться! Это герцогская охота будет, клянусь своими наградами! Хотя куда нашим задрипанным герцогам на их крошечных землях было устроить такое, что будет у нас!