Лекарь
Шрифт:
Через четверть часа перезвон смолк.
Никита умылся, позавтракал и пошёл на работу. Навстречу ему, уже покачиваясь и поддерживая друг друга, шли двое пьянчужек.
— Подай, барин, на опохмел в честь праздника.
— Да какой сегодня праздник? — искренне удивился Никита.
— У государя дочь ночью родилась. Звона не слыхал разве?
Никита дал пьянчужкам две копейки за добрую весть. Так вот почему перезвон! Понятно теперь. Царица Мария Ильинична Милославская 27 сентября благополучно разрешилась от бремени дочерью, наречённой Софьей.
Судьба царской дочери сложилась трудно.
Обычно судьба русских царевен не была завидной. Жили они уединённо, на женской половине. В игрищах, как другие дети, не участвовали. Учителя у них были — учили языкам, словесности. Коли не подворачивался выгодный жених из других краёв, так и старились в ожидании, иногда принимая схиму и уходя в монастырь.
После смерти первой жены Алексей Михайлович женился во второй раз на Наталье Кирилловне Нарышкиной, и от брака сего родились сыновья Иван и Пётр — будущий великий реформатор и самодержец российский, поставивший Русь на дыбы. Софье же при поддержке стрельцов, старого дворянства и рода Милославских удалось несколько лет править единолично, потом быть регентшей при малолетних Иване и Петре. Но когда Пётр Алексеевич подрос, всё закончилось в монастыре. Борьба за власть была жёсткой и беспощадной, кланы Милославских и Нарышкиных враждовали. Но это случится много позже.
По случаю рождения царевны во всех церквях служили молебны, народ веселился и радовался, а царь закатил пир. Через Елагина был приглашён в Кремль и Никита.
Он надел лучшие свои одежды — на пир всё-таки шёл, не на службу.
У входа в Теремной дворец стояла стража и толпился народ. Пускали по спискам. Гость называл свою фамилию, а писарь вёл пальцем по бумаге, шевеля губами.
— Никита Савельев, — назвался Никита.
— Есть такой, проходи. Трапезная на первом этаже.
Поток гостей разделили. На втором этаже гуляли дворяне — князья да бояре, на первом — простолюдины — купцы, ювелиры. Никита был там же. Это в боевом походе князь мог разделить трапезу с простым воином, спать с ним под одним одеялом. То не зазорно, служба. А на приёме царском традиции свято соблюдались. Да ещё места за столом по знатности, по древности рода занимались.
В трапезной, где рассаживались неблагородных кровей гости, было попроще, споров о знатности и заслугах не возникало. Но купцы сами расселись рядком, остальные — кто как.
Угощение — что в одном, что в другом зале — было одинаковым, но подавалось на разной посуде. Если боярам да князьям — на золоте, то в трапезной на первом этаже — на серебре. И ложки были серебряные, только вилок не было. Впрочем, в зале для бояр их не было тоже. Но было отличие двух залов.
Когда внесли первые блюда, их сначала перед государем опробовал главный повар, потом — кравчий и стольник, и только потом блюда подали на стол. И зазвучали тосты: за государя, за царицу, за дочь-царевну — «многие лета».
Стольники руководили холопами — чтобы кубки были полны да блюда подносились новые.
Что Никиту поразило — так это частая перемена блюд. За пир — не меньше пятидесяти раз, как не больше. Если приносились говяжьи отварные языки с хреном, то
Шумно стало в трапезной, душно.
На Руси — у государя в том числе — считалось, что гость должен уйти с пира пьяным, едва помня себя, иначе он мог посчитать, что хозяин пожадничал.
Пили романею, мальвазию, рейнское. Водка не подавалась — считалась хмельным для кабаков, для вовсе уж простого люда.
В зале для дворян государь сам отрезал ножом куски мясного и со слугой отсылал тому знатному гостю, кого отметить хотел. То честь была особая. Гость, кому перепадал кусок с царского стола, вставал, принимая угощение, поднимал кубок и провозглашал тост за самодержца. Остальные вздыхали завистливо, поскольку выпадала такая милость не всем.
Пиры обычно длились долго — по шесть-восемь часов кряду. У Никиты от выпитого уже шумело в голове, хотя он не опустошал кубок до дна. Первые тосты за государя он выпил до дна, иначе — обида, поскольку выпив, гости переворачивали кубки, показывая, что ни капли на дне не оставили. Но и пить до дна каждый тост было невозможно.
Часа через три от начала пира в нижнюю трапезную вбежал молодой боярин и громко, перекрывая шум, крикнул:
— Никита-лекарь!
Услышав своё имя, Никита встал. Голоса в зале смолкли.
Боярин кинулся к нему, схватил за руку и бегом потащил за собой.
— Да что случилось-то? — не понял Никита.
— Милославский помирает, подавился! За тобой послали.
— Тогда беги впереди, а я за тобой.
Боярин бежал по коридорам и переходам, крича во всё горло:
— Расступись! Дорогу!
Слуги с блюдами в испуге прижимались к стенам, а Никита боялся одного — поскользнуться на гладком и скользком полу. Подошвы у новых сапожек кожаные, по плитам скользят.
Они ворвались в трапезную на втором этаже. У царского стола стояла толпа. Увидев Никиту, все закричали:
— Лекарь! Дорогу дайте, расступитесь!
Мигом освободили проход.
Ни секунды не медля, Никита бросился к столу.
По левую руку от царского места — тесть царский, Илья Милославский. Он сидел на стуле и не мог ни вздохнуть ни выдохнуть, только сипел. Лицо уже посинело, глаза были прикрыты.
Вокруг него, расступясь, бояре да князья полукругом. Хмель из головы сразу выветрился, глаза от ужаса круглые. Не дай бог, Милославский на пиру умрёт — примета плохая.
Никита подскочил к стулу с Ильей Даниловичем и крикнул боярину, который его привёл:
— Стул из-под боярина выдерни!
Боярин стул на себя рванул, и Никита едва успел подхватить тяжёлое тело. Он зашёл со спины, сцепил обе руки вокруг боярина в замок на животе и резко рванул на себя. Илья хекнул, и на стол вылетел непрожёванный кусок мяса. Милославский со свистом втянул в себя воздух.
Дворяне вокруг ахнули — то ли от страха, то ли от радости, не понять. А тесть царский раз вдохнул полной грудью, второй… Лицо из синюшного сначала сделалось красным, потом постепенно приняло свой обычный цвет.