Лекарь
Шрифт:
— Юсуф ложитесь, спать я посторожу. Он кивнул, стал устраиваться здесь же у костра. Улегся, накрылся с головой, потом, откинув покрывало, перевернулся на бок, — Не спиться, разговор утренний покоя не дает, все пытался представить и не могу понять. — Он задумался, помолчал немного, — я убил многих своих врагов, ножом, мечом, копьем, видел людей разрубленных надвое, обезглавленных. Видел все эти раны, но никогда не думал, что по ним можно узнать кто убийца.
Я сел, так что бы свет костра не слепил глаза и не мешал оглядывать окрестности нашей стоянки. — Юсуф, это просто, достаточно быть немного наблюдательным и знать какое оружие, какие наносит раны. Возьмите, например наконечник копья, какой они бывают формы? Плоская, листовидная. Проколите им кожу, посмотрите какой разрез остается. Каждое оружие оставляет свои, только им присущие следы.
— Да! Довольно интересно,
— Да, и по её размеру можно сказать кто ударил, если найти хозяина оружия. Спите Юсуф, скоро вам меня сменять, не отдохнете, завтра будете уставшим.
Он заворочался, устраиваясь по удобней, вздохнул и, прошептав слова молитвы, уснул.
Я встал и обошел нашу маленькую стоянку, достал одеяло из шерсти верблюда, усевшись в тени палатки, закутался в него и стал охранять сон своих спутников. Хорошо ночью, тихо шепчет ветер, с шорохом пересыпал песчинки, которые не досыпал днем, звуки ночной жизни пустыни разносятся далеко, из-за бархана слышалось тявканье шакала, вышедшего на охоту. В свете затухающего костра, появился тушканчик, забавный зверек, едва ковыляющий на своих толстых задних лапах, но очень быстро может скакать, если ему грозит опасность. Он остановился, поймал жука, сел и стал жевать его, настороженно посматривая и прислушиваясь по сторонам. Вся обстановка успокаивала. Я прислонился на шест, к которому была привязана растяжка от палатки, вспоминая прошлые годы.
«— Мухаммад! Отродье шакала, сколько раз тебе говорить, что когда отрезаешь ногу сначала надрезаешь кожу и делаешь из неё лоскут, которым потом закроешь культю, а ты урод что сделал? Этим лоскутом только жопу воробью закрыть можно, что бы он не гадил на твою пустую голову. Хотя, — Тут учитель сделал паузу в своих криках, осмотрел меня с ног до головы, продолжил, — Хотя, пускай уж лучше это сделает, если не внутри так с наружи что-то будет. — И размахнувшись, врезал посохом по спине, с оттяжкой, промеж лопаток» Сильная рука была у учителя, твердая, ни когда не промахивался. А я с тех пор эту операцию могу делать с закрытыми глазами, и больные у меня выживают, все.
Мне вспомнился мой спор с другими учениками, в который оказался втянутым и учитель.
Все началось, после того как нам рассказали о работе сердца, что оно собой представляет, я говорил, что кровь не будет бить фонтаном, если человек будет в спокойном состоянии, а мои друзья утверждали что, — нет, она всегда будет бить сильной струей. Так мы спорили до хрипоты, и каждый был уверен, что он, прав. Решили пойти к учителю что бы он объяснил нам кто в чем не прав. Но оказалось, мы ошиблись, он сам не знал почему так происходит и я стал рассказывать как это вижу. — Смотрите вот сердце, оно спокойно бьется, давая на жилку пульс шестьдесят ударов по клепсидре, а у смертника или воина, когда один напуган, другой весь наготове, какой пульс будет, сколько ударов по клепсидре? Учитель вы же сам говорили, что сердце это мускул, который качает кровь и чем сильней оно бьется, тем больше крови по жилам гонит. Он задумался, помолчал, оглядывая наши раскрасневшиеся лица. Хлопнул рукой по колену, — Я пока подумаю, почему это происходит, и разрешу ваш спор, а вы займитесь своими делами
На следующий день мы получили полный обоснованный ответ на свои вопросы, и Я выиграл этот спор. Только через много лет случайно узнал, почему наш учитель на следующий день так уверенно, обстоятельно нам отвечал. В ту ночь в крепостной тюрьме казнили двух преступников, воришек пойманных на базаре. Они были нашими ровесниками.
Костер прогорел, оставив после себя россыпь тускло тлеющих углей, раздуваемых легкими прорывами прохладного ночного ветра. Тело затекло сидеть в одной позе, я скинул с себя одеяло и, раскинув руки, с удовольствием потянулся, растягивая застывшие мышцы. С сухим шелестом затрещала сухая трава, раскиданная вокруг, к нам кто-то подкрадывался. Я пригнулся к земле, скользнул к Юсуфу, осторожно коснулся плеча. Когда он проснулся, прикрыл ему рот и прошептал, — Кто-то ходит вокруг, но не зверь, верблюды ведут себя спокойно, это человек или люди. — Он кивнул, я отпустил его, прихватив копье, передвинулся в тень палатки, замер, ожидая ночного гостя.
Крадущаяся тень прошла мимо меня, остановилась около лежавшего на спине Юсуфа, прислушалась к его дыханию, постояла и прошла дальше к костру. Опустившись на колени, неизвестный зашарил руками в пепле, подбирая недоеденные куски, стал с жадностью запихивать их в рот. Спина его напряглась, он замер в тревожном ожидании, подтянул под себя правую ногу приготовившись, вскочить и убежать. Я решился окликнуть его-
— Путник ты кто? — И стал медленно сдвигаться в его сторону. Он повернулся, продолжая сидеть на корточках. Лицо его было перемазано золой от костра. Настороженные глаза следили за каждым моим движением, рядом со мной зашевелился Юсуф. Он, по-змеиному извернувшись, встал, вытащил саблю и остался стоять, ожидая, что предпримет ночной гость. Разглядев его, убрал саблю в ножны, шагнул к вещам лежавшим под навесом взял флягу с водой, вернулся и, подойдя, протянул её. Наш гость схватил и стал жадно пить, захлебываясь и обливаясь. Напившись, он заткнул флягу, положил на землю, встал, поклонился нам и заговорил. Я не понял из его речи ни одного слова, но Юсуф слушал внимательно, потом он кивнул и ответил, было видно, что это удается ему с трудом. Но Гость просиял и от такого обращения. Юсуф повернулся ко мне, — Он говорит, что его зовут, — тут он замялся, подыскивая имя на арабском языке, — Мехди.
Я переспросил, обращаясь к незнакомцу, — Мехди? — И указал ладонью в его сторону. Он улыбнулся, разведя руки, в стороны показывая, что в них нет оружия. Юсуф, подбросил в костре охапку хвороста. Затрещали и задымили сучья, потом вспыхнуло пламя, освещая нашу стоянку. Салим, вышел из темноты, за спиной гостя обошел его, достал еды и предложил Мехди подкрепиться. Тот с благодарностью принял подношение.
Я окликнул Юсуфа, — Кто Он? — Склавин! — Последовал ответ.
— Что он говорил? — Я пытался вызнать у Юсуфа все, что он услышал. Может быть, я был слишком настойчив в своем стремлении узнать, что за человек к нам пришел. На лице Юсуфа нарисовалась досада, и он отмахнулся от меня, как от надоедливой мухи. Я понял, что ничего не узнаю, и пошел к своим вещам, за водой, решил сварить кофе. Не успел я сделать и пяти шагов, как за спиной послышалась, какая то возня, невнятный вскрик и когда я обернулся, все было кончено, наш гость лежал ничком, из — под шеи вытекала струйка крови. Рука загребла грязь, перемешанную с золой и замерла. Как повернулся, так и остался стоять, ничего не понимая. Юсуф позвал, Салима, они, ухватив путника за ноги потащили его в темноту прочь от стоянки. Я вернулся к костру, подбросил дров и стал ждать, когда они придут. Вернулись они быстро. Проводник прошел в верблюдам, а Юсуф подошел к месту убийства и стал ногой закидывать песок на лужу крови. Присыпав, вернулся и сел на свое место, посмотрел на меня, взглядом пригласил присесть. Я сходил к навесу взял одеяло, сложив несколько раз постелил на землю и уселся на нем. Мы сидели и молча смотрели на огонь костра, на языки пламени, перебегавшие по веткам и сучьям. Они потрескивали, и тогда в ночное небо устремлялся вихрь искр, взмывая вверх, они горели маленькими звездочками, достигнув вышины, гасли.
«Вот и жизнь так же, кто-то тлеет, углями, волоча жалкую и долгую, никчемную жизнь, оставляя после себя пепел и грязь. Другие горят огнем, давая свет и тепло своих сердец, а третьи, мелькают, как эти маленькие искорки вспыхивают и гаснут не оставляя после себя ни чего»
Юсуф, видя, что я сижу молча и спрашиваю его ни о чем, завозился, встал, принес кофейник, и скоро над стоянкой запахло кофе. Налил напиток и подал мне, я взял его, слегка подул и сделал глоток обжигающей жидкости.
— За Латифу я буду убивать их за каждым барханом, везде, где только найду и Аллах свидетель, моим словам. — Он проговорил это, глядя в черно- фиолетовое небо, усеянное мириадами звезд. — Из-за них моя дочь, — он понизил голос, — страдает, это они в виновны в этом, только не верные могли задумать и исполнить тот ужас, который мы там испытали. Я был там и когда небеса разверзлись, и на землю упал огонь, много огня, целое море. Я ходил среди руин, которыми была крепость, видел, тела, вывернутые на изнанку, я видел сгоревших, — Он посмотрел на меня, и я увидел в его глазах зарождающееся пламя безумия, ненависти и страха. Страха за жизнь самого дорого для него человека.
— Я видел утопленников, вокруг не было столько воды, что бы в ней можно было сгинуть, а они лежали с посиневшими лицами, все! Только неверные, могут создать такое оружие, которое убивает, не разбирая, кто перед старый или молодой мужчина или женщина. Где воинская доблесть? Слабые убивают сильных. Это оружие проклятых Аллахом, Шайтан им дал его, что бы они принесли зло на нашу благословенную землю. Людей просто разметало на клочки, куски мяса были разбросаны повсюду и когда, Я это увидел, то решил что настал час суда, последнего. — Его колотила крупная дрожь, стараясь с ней справиться, охватил себя руками, словно ему было холодно. Спина согнулась, склонилась голова, глухим голосом, он продолжил, глядя в песок.