Лекарство для покойника
Шрифт:
– Вот вы здесь, у них, почитай, минут двадцать простояли, – перешел он на личность Софрина, и того бросило в пот (да он что, время засекал, точно, бывший чекист). – Вот и мой старый боевой товарищ частенько сюда из самой Москвы приезжал. Меня, конечно, навещал. И тоже подолгу подвесками этими любовался.
Софрин интуитивно напрягся. В покер он никогда не играл, но решил блефануть. В конце концов, в случае проигрыша он ничего не терял. Сконструировав на своей физиономии как можно более простодушную улыбку, что далось с большим трудом, он спросил:
– Артур
Реакция старика превзошла все ожидания:
– Знаете, что ли? Или будете ему кто?
Зная родственные связи Гукка, Софрин решил играть до конца.
– Виктор. Внук, – солгал он не моргнув глазом.
Радости доверчивого старика не было предела. Даже накатилась слеза. Пошли новые воспоминания.
– Ох, знаете, Виктор, сколько мы с ним хлебнули во время войны! Всего и не вспомнить.
– Да, он рассказывал, – опять самым беззастенчивым образом соврал Софрин. И продолжил в том же духе: – Войну вместе заканчивали? В Праге? – Это уже было совершенно наобум.
– Не совсем, сынок, не совсем, – заулыбался старик. И тут же оживился, взбодренный новой мыслью: – А где же сейчас-то Артур Карлыч?
– Отдыхает, – брякнул Софрин, мысленно мчась уже назад в Москву.
– А-а, – понимающе протянул Вячеслав Федорович. – Ну конечно. – И словоохотливый старик порадовал напоследок еще раз: – В последний раз, помню, приезжал с приятелем. Хорошо тогда у меня посидели. Душевно.
Софрин готов был его расцеловать.
– Увидите его, привет от меня передавайте, – жал руку Вячеслав Федорович.
На этот раз Софрин сказал правду:
– Обязательно. При встрече.
Но прежде чем вернуться в Москву, он созвонился с Грязновым, коротко изложил диспозицию и получил указание немедленно обратиться в питерский уголовный розыск. У Вячеслава Ивановича там работал достаточно компетентный знакомый, который был на короткой ноге с начальником отдела кадров всего Эрмитажа.
Два с половиной часа понадобилось Софрину, чтобы получить исчерпывающее досье на Вячеслава Федоровича Турищева. Наибольший интерес пред"ставляли сведения о его службе в СМЕРШе с 1943-го по 1945 год. Служба не прервалась даже после серьезного ранения. Учитывая, что Гукк служил в Красной Армии с 1944-го по 1945-й и, по словам Турищева, был его боевым товарищем, напрашивался закономерный вывод, что и Гукк имел какое-то отношение к СМЕРШу. По крайней мере, в 1944 году. Правда, конечно, это еще нуждалось в проверке. Теперь дело было за архивами военной разведки. Хотя совершенно неизвестно, могли ли эти сведения хоть что-то дать для розыска Гукка и подвесок.
На обратном пути, в поезде, Софрин постарался все разложить по полочкам. Хотел предстать перед Грязновым во всеоружии и с четким докладом.
Итак, первое: Гукк часто посещал Эрмитаж на предмет подвесок. Это ясно как дважды два. Его интерес к ним очевиден.
Второе: последний раз, год назад, приезжал не один. С кем? С подельником? А на кой черт ему ехать с подельником спустя почти что полгода после ограбления? Нет, это пустышка.
Третье: имеет дом или дачу на Волге. Где точно, неизвестно. Необходимо начать поисковые меры в этом направлении.
И четвертое: Гукк предположительно служил в СМЕРШе во время второй мировой войны. А СМЕРШ – это серьезно. И вдруг – оценщик ювелирных изделий. Откуда такая метаморфоза?
Наконец-то он на Фрунзенской набережной. Наконец-то он был дома, и лучше этого ничего нет!
Дочь Ниночка кинулась ему на шею, и даже Ирина милостиво подставила щеку для поцелуя. За давностью времени Турецкий был прощен.
– Как хорошо! – еще раз повторил он и прыгнул на любимый продавленный диван.
– Сладкий лук ты, конечно, забыл, не привез, – мазохистски констатировала супруга.
– Это тот, который красный, который ялтинский? Обижаешь, любимая, – весело возразил Турецкий.
– Где же он тогда? Кроме тоненького дипломата, я никаких вещей у тебя не видела.
– Они все там и лежат.
– Все вещи?
– Ну да.
– Не может быть. Ты надо мной издеваешься? – резонно предположила Ирина Генриховна.
– Да ничуть! – принялся с жаром доказывать Турецкий. – Это же подарок Витьки Солонина. На мой день рождения. Помнишь?
– Не напоминай мне об этом дне, – отрезала она.
– Ну не важно, – сообразил Турецкий. – Но этот кейс – потрясающая вещь. Туда может влезть что угодно.
– И ты засунул туда лук? – ужаснулась жена. – Целую связку?! Сколько там – два, три килограмма?
– Ну да. А по-твоему, мне надо было повесить его на шею и в таком виде идти через металлоискатель в аэропорту? И еще корку Генпрокуратуры на лоб прилепить.
– Подумаешь. Могу себе представить, как на тебя смотрели пограничники, когда ты достал лук из дипломата.
– А никак не смотрели. Чемоданчик проехал на транспортере – его просветили, увидели, что все в порядке, так что открывать его меня даже не просили. Слушай, а куда это Нинка подевалась?
Многоопытные супруги пошли по следу и нашли дочь в прихожей, увлеченно пытающейся вскрыть кейс. Она перепробовала уже массу комбинаций, но все без толку.
– Ничего не получится, даже если ты подберешь код.
– Почему?
Турецкий показал ей два крохотных ключа.
– К каждому замку свой. Но открывается только после набора кода.
– Я и не заметила, что здесь есть замочки, – всплеснула руками Ниночка. – Какие хорошенькие! Папочка, дай я открою, ну пожалуйста!
– Господи, чему ты учишь ребенка! – возмутилась Ирина Генриховна. – Доставай скорей свой лук, и я сделаю салат.
Турецкий засучил рукава. Набрал оба кода, открыл два крохотных замочка и жестом иллюзиониста распахнул кейс, торжествующе взирая на своих женщин. Но что-то в их лицах ему не понравилось. Турецкий опустил взгляд на открытый кейс. И не нашелся что сказать.