Лекарство от одиночества
Шрифт:
– Поможешь? Прости, что гоняю туда-сюда.
Голос какой-то странный. Сиплый… Будто не мой. И слабость в теле. Неужели я еще и заболеваю? Соображать становится все трудней.
– Прекрати немедленно! Мы никуда тебя не отпустим. Давай сюда нашего подкидыша, – сюсюкает мама, протягивая руку к Мишке. Сюсюкает, а мне ее ударить хочется. – И вообще, у тебя телефон звонит. Ответь, – бросает, не замечая, как меня перекосило.
Достаю из сумочки айфон. Тупо гляжу на экран, на котором высветилось «Бутенко». Надо ответить. Все-таки он мой шеф. Но я отбиваю
– Если ты еще хоть раз назовешь моего сына подкидышем или Япончиком, это будет последний раз, когда ты его видишь. И меня заодно. Чемоданы я спущу сама. Миша, пойдем.
Толкаю дверь, за спиной звенит пугливое:
– Да ты что, Элька, совсем? Я ж ничего такого! Так, шутка…
– Ваши шутки разрушили мою жизнь… А ты этого даже не понимаешь.
– Эля… – берет на себя роль парламентёра отец, но я не даю ему и слова сказать:
– Извини, мне с работы звонят, – трясу телефоном, – наверное, что-то срочное, раз такая настойчивость.
Выхожу за дверь, приложив тот к уху. Ощущение конца света усиливается. Мне кажется, я ощущаю вибрацию земной коры, что ломается под ногами.
– Ну. Наконец-то. Я тут долблюсь над графиком… Ты на сентябрь будешь брать четверть ставки или половину?
– Я не знаю, Георгий Борисович. Если можно, я бы осталась на ставке.
Бутенко внимательно выслушивает мой ответ, замолкает на пару секунд, а потом спрашивает уже совершенно другим тоном:
– Почему? Что у тебя с голосом?
Устало приваливаюсь к стенке. День только начался, а у меня уже нет никаких сил. Чемоданы еще эти… Вот куда мне идти? Что я, дура, затеяла?
– Эля… Что случилось? – голос Бутенко становится более требовательным, такой тон не проигнорируешь, тем более что требовательности в нем ровно напополам с неприкрытым совсем беспокойством.
– Я сделала, как ты просил, – отбрасываю церемонии.
– Что?
– Я ушла от него.
– Ты серьезно?
– Более чем. Вот… Ищу квартиру. Думала у родителей отдышаться, но ты знаешь, какие они.
– Ты у них? Я за тобой заеду.
– Да ты что? Не надо, зачем?
– Уверена? А Мишка с тобой? Чем я могу помочь вам, Эля?
– Чем тут поможешь? – усмехаюсь горько. – Я… прости, не знаю, зачем это все рассказала. Голова кругом.
– Ты все правильно сделала. Дуй ко мне на квартиру. Я ключи привезу и похлопочу, чтобы с тобой заключили договор, когда мой закончится.
– Ты что, Жор? Кто оформит квартиру на простую медсестру?
– На Мухину же оформили.
– Она старшая.
– Она прыткая. Но и я не лыком шит. Давай, подъезжай. Минут сорок тебе хватит?
ГЛАВА 21
ГЛАВА 21
– Ну, слава богу! Я уже все на свете проклял. Вещи в багажнике?
Стряхиваю с себя странное оцепенение и киваю, не без труда выбираясь из машины. Гляжу в удаляющуюся
– А проклял почему?
– Потому что разрешил тебе одной ехать, – оборачивается тот. – Долго вас не было, думал, ты уже куда-то влетела. А все-таки, с голосом что? – ведет бровью.
– Осипла, – пожимаю плечами.
Отчего-то смутившись, открываю заднюю дверь, освобождаю Мишку от ремней и ставлю на узкий в выщерблинах тротуар. Голова кружится, и все очевидней становится, что простыла я капитально. Кажется, даже жар есть. Жар есть, а аптечки нет. Вот уж что я забрать не додумалась.
– Мама! Это тибе.
Моргнув, гляжу на зажатый в кулачке сына цветок. Здесь, во дворах сдаваемого в соцнайм жилья, благоустройства нет никакого. Но какие-то энтузиасты организовали клумбы в четырех автомобильных покрышках, блокирующих подъезд к крыльцу. Видно, Мишка решил, что ничего такого не будет, если он эти самые клумбы чуть проредит. Мой сын. Мой самый лучший мальчик. Закусив губу, сажусь на корточки и крепко обнимаю его маленькое крепенькое тельце. Вот ради кого я найду в себе силы преодолеть все, вообще все на свете.
– Какой заботливый малыш, – усмехается Бутенко, внимательно глядя на Мишку.
– Да… Спасибо, мой хороший. Мне очень приятно. Пойдем?
Так хочется со всем этим покончить и хоть чуть-чуть отдышаться. Этот день кажется бесконечным, хотя время только-только ползет к обеду.
Рассеянно наблюдаю за тем, как Бутенко подхватывает мои чемоданы.
– Пойду перепаркуюсь, а то весь проезд перегородила.
– Я сам все сделаю, Эля. Только открою вам дверь. Пойдем.
Командный голос шефа требует беспрекословного подчинения. Я и подчиняюсь, несмотря на то, что мне жутко неловко от того, что приходится опять его напрягать. В конце концов, он и так столько для меня сделал…
А Жорка, не замечая моего смущения, прикладывает к двери ключ от домофона и отходит чуть в сторону, пропуская меня вперед. Решительно захожу в подъезд. В одной моей руке – ладошка сына, в другой – подаренная им виола. Знакомо пахнет отсыревшей побелкой и кошками. И эти ароматы, как машина времени, переносят меня в тот день, когда я была здесь последний раз.
– Ч-черт! – тяну, резко остановившись.
– Что такое?
– Будем жить на одной площадке с Юркиной любовницей…
– Если это проблема, можно подыскать другие варианты. Но для этого все равно надо подняться, Эля.
– Да нет никаких проблем, – усмехаюсь зло и начинаю подъем. – Скорее даже наоборот. Вдруг мне захочется вернуться к Юрке, а тут перед глазами живое напоминание о том, почему этого делать не стоит.
– А есть вариант, что захочешь? – тихо интересуется Бутенко, выдержав короткую паузу. И я опять, сука, осекаюсь, до крайности недовольная собственным поведением. Совсем мне, что ли, мозги отшибло?! Он же в меня влюблен! По крайней мере, если верить Вере и собственным ощущениям. А я вот так… При нем… О другом. Ну, что я за идиотка? Жестокая, зацикленная на себе дура.