Лекарство от одиночества
Шрифт:
– Да не за что. Держи в курсе. Тоже теперь буду переживать.
Отбиваю вызов, прячу телефон в карман и возвращаюсь к китенку, к которому склонился Юра.
– Элька, малыш, он все.
– Нет! – трясу я головой и пячусь, пячусь прочь от этих слов. Валов показывает мне стетоскоп, которым он «слушал» сердце исполина.
– Да.
– Нет.
Беру ведро и шагаю к воде. В конце концов, я за этот день совершила столько безумных поступков, что еще один – так, капля в море. Зачерпываю воду и возвращаюсь. И снова, и снова. Юра молча наблюдает за этим безумием, а ходке на восьмой
– Эля…
– Нет! Понял? Нет… Хочешь, уматывай, а я…
Мою бессвязную речь прерывает утробный китовый зов. Я выдыхаю, но это не спасает. Вообще ничего не спасает от боли. Я громко всхлипываю и, спрятав лицо в ладонях, оседаю в песок.
Чертова слабость. Самой от себя уже тошно. Собраться бы…
– Некуда мне идти. Я домой вернулся, – бросает Валов и осторожно прижимает меня к себе.
– Вернулся, – повторяю на всхлипе.
– Да. Сможешь меня простить?
«За что?» – хочется поинтересоваться. – «За то, что ушел? За то, что изменял? За то, что сын, которого мы так ждали, вдруг резко стал чужим для тебя? Или за мои поруганные чувства? Или за то, что нет больше веры? А может, за то, что меня другой трахал не так давно, а, Юр? За что ты, блядь, извиняешься?» – Но я молчу. И раскачиваюсь в его крепких объятиях, как мачта.
– Ты дрожишь вся. Пойдем домой.
Юра поднимается и тянет меня за руку. Послушно, как марионетка, иду следом за мужем. Но то и дело оглядываюсь на труп кита. Я загадала ведь… Я загадала. И не смогла, не спасла.
– Пойдем, сделаю тебе горячую ванну.
Валов подталкивает меня к лестнице.
– А где твои вещи?
Резонный вопрос, если он и впрямь вернулся в семью.
– Да я их не стал собирать. Это же время. А я к тебе спешил. Сорвался сразу же после звонка отца. Хочешь, завтра соберем вместе?
– Нет уж, собирай сам. Или маму попроси.
– Эля, – Юра с упреком сводит брови. И меня такое зло берет. Потому что не в его положении меня в чем-то упрекать! Не в его. Чувствуя, что еще немного, и я вывалю на него все, что думаю, ретируюсь от греха подальше в ванную. Десяти минут под горячим душем хватает, чтобы прийти в себя. Возвращаюсь в комнату. Юра лежит на своем месте. Так, словно никуда и не уходил. Я обхожу кровать, укладываюсь на самом краю и проваливаюсь даже не в сон, а в какое-то странное полузабытье. Из которого меня выдергивает будильник.
– Можешь еще чуть-чуть поваляться. Я Мишку соберу.
И это тоже как будто из той жизни, когда все было хорошо. Можно запросто притвориться, что последних месяцев просто не было. Я даже так и делаю – сую голову под подушку (как страус – в песок, ага) и сладко-сладко потягиваюсь, позволяя блаженству растечься по телу. Из приоткрытой двери доносится Мишкин довольный голосок. Он так рад, что папа вернулся! Казалось бы, мне тоже стоит порадоваться. Если не за себя, то за сына, но в душе поднимается такая забродившая муть, что как-то совсем не до радости мне становится. Знал бы ты, сынок, правду.
Несколько приводит в чувство контрастный душ. Торопливо собираюсь, бегу кормить Мишку завтраком. Аппетит у него такой, что успевает откушать и дома, и в садике. Хотя там рекомендуют детей дома не кормить.
Пока
Перед глазами мелькают стоп-кадры из нашей жизни последних месяцев. В ушах звенят голоса, так что разговоры в кухне доносятся как будто издалека.
– ... если китенка не уберут, он еще долго будет вонять и разлагаться, – сокрушается свекровь.
Взгляд, который я все утро старательно отводила от окон, устремляется к чернеющей на берегу туше. Я вижу в ней жуткую аллегорию с моей любовью, которую так отчаянно пытаюсь спасти.
– Мама сказала, что ты машину бросила на работе? Поедем на моей? Эль!
– Ага. Успеем? Мишку еще надо забросить в сад.
– Конечно. Мишань, поедем с папой?
– На басой масыне!
– Ага. На большой, – Юрка достает сына из стульчика, звонко чмокает в щеку и на секунду, зажмуривавшись, прижимает его к себе. – Папа жуть как по тебе соскучился.
– Я тозэ!
Маленькие руки изо всех сил смыкаются на Юркиной шее. Свекор, шмыгнув носом, отворачивается. Свекровь с намеком сжимает мои пальцы, мол, видишь, я тебе говорила, что все будет хорошо. Ну, да… Разве не прекрасно? Мир и покой вернулись в семью. Красота же! А то, что у меня на сердце, кого волнует? Даже моя родная мать винила меня в уходе мужа. Дескать, не вовремя я заварила кашу с универом. Теперь, когда Юра вернулся, наверное, все будут счастливы.
– Так, Мишань, давай-ка наперегонки, кто быстрей съест свою кашу?
– Подавится еще.
– Сегодня аховские пробки, – бормочет Юра, утыкаясь в телефон. – Надо пораньше выехать, если не хотим опоздать. Слушай, а ты получила цветы?
Такая резкая и опасная смена темы вводит меня в легкий ступор.
– А, да. Красивые. Спасибо. – Отвожу глаза, а сама думаю, что у Юрки просто железные нервы. Мне один раз соврать тяжело, а он меня больше года водил за нос. И главное, ни разу ведь ничем себя не выдал. Ну, или же я была такой доверчивой дурой, что просто ничего не замечала. Интересно, со временем станет легче? Хоть чуть-чуть легче, а? Хоть немного, чтоб банально нормально дышалось…
Сев к Юрке в машину, провожу неосознанный, но очень тщательный осмотр на предмет чужих забытых вещей. Ловлю себя на этом, и вдруг становится жутко. Неужели теперь всегда будет так? Именно это – моя новая реальность?
– Что? – удивляется Валов.
– Ничего. Просто мысли всякие.
– Дай угадаю. Вспоминаешь, как мы тут трахались? – бросает на меня жаркий взгляд, и я мгновенно воспламеняюсь. Просто мгновенно, да… И так же быстро перегораю от мысли, что, может, не со мной одной он тут трахался. Ведь где-то же они с Ленкой того... И судя по тому, что Бутенко об этом не знал, их встречи происходили не на ее территории. Юрке хватило ума быть осторожным. Хоть на это хватило.