Лекарство от скуки
Шрифт:
— Зачем ты это мне говоришь? — Насторожилась я, но Татарин на выпад не отреагировал, по-прежнему тихо говорил, ровно дышал.
— Мне не всё равно. Так иногда случается. Есть товарищи, которым по хер. Люди, чувства, законы и нормы. А есть другие, небезразличные.
Я криво улыбнулась.
— Извини, но звучит неправдоподобно. — Проронила, не желая обидеть. — Ты как раз из тех, кому по хер.
Татарин с готовностью кивнул и поторопился возразить.
— Только не ты. Ты мне нужна. — Склонился, пытаясь в лицо заглянуть, и так замер.
Он хотел,
— Ты просто не улавливаешь истины: для того, чтобы научиться бегать, не нужно покупать новые кроссовки. Нужно просто сделать шаг. Первый шаг, который, порой, бывает самым сложным. А ты сейчас мечешься за выбором тех самых кроссовок. Чтобы ещё красивее, чтобы удобнее, чтобы всё на своих местах. А бежать и босиком можно. К чёрту кроссовки, Измайлова! Ни к чему они тебе!
— Я так не умею… — Покачала я головой, а Татарин неожиданно зло рассмеялся.
— А ты никак не умеешь! — Жёстко усмехнулся. — Тепличное растение! — Выговорил с претензией. — Только сначала росла в теплице, где все условия, а потом на подвязках, на подпорках, чтобы не загнулась и не сломалась. А жить и по-другому можно. К свету тянуться, создавать вокруг себя уют, микроклимат. Самостоятельно. Не дожидаясь, пока это сделает кто-то другой.
— Врёшь ты всё, Татарин. Не буду я никогда самостоятельно и бла-бла-бла. И себе хочу обратно теплицу со всеми условиями. Я найду того, кто их создаст для меня.
— Уже нашла. Разве нет? — Сжались его руки так сильно, что дыхание спёрло. А, может, это всё оттого, что правду его выслушать не готова?..
— Ты не теплица, Татарин. Ты бетонный потолок, который опускается всё ниже и ниже. Не хочу с тобой. Не буду! — Заявила капризно.
— Слышать это крайне обидно. — Усмехнулся он. Вопреки словам, никакой обиды в голосе не демонстрируя. — Замёрзла?
— Не знаю. Не успела об этом подумать… — Отозвалась недовольно за то, что тему сменил, не позволяя её развить.
— Не успела подумать, потому что всё это не имеет значения, когда, наконец, смысл разглядел.
Я фыркнула, но покорно склонила голову.
— Похоже на правду… И дальше что?
Татарин некоторое время молчал, а потом улыбнулся. Я слышала, я чувствовала это.
— Дальше по сценарию ты должна была заплакать. Плачь, Измайлова. Выгоняй из себя боль! — Заявил, а меня отчего-то на смех пробило.
— Кто придумал, что слёзы выгоняют боль? — Возмутилась в голос. — Не боль, нет… Если только эмоции… Злость, обиду, отчаяние, недоумение, страх! Но не боль. Она остаётся глубоко внутри и пульсирует, накапливая те же эмоции снова. — Закончила, понимая, что голос от напряжения дрожит, что срывается.
Татарин своей щекой к моей прижался, давая понять, что результатом удовлетворён.
— Значит, нужно наполнять душу чем-то другим. Любовью, например. — Вкрадчиво шептал и губы касались кожи. А слова души касались, впечатываясь в неё. — И для боли просто не останется места. Любовь её вытеснит, расплющит! —
— И любить тебя не хочу. — Старательно принялась я качать головой.
— Твоё упрямство просто обезоруживает, Наташ. Хорошо, что моё желание трахнуть тебя всегда остаётся на порядок выше неуёмного желания тебя же и придушить.
— И всё же я замёрзла. — Дыхание перевела, понимая, что где-то внутри всё набухает, становится рыхлым, податливым, возбуждённым.
— Сейчас поедем.
— Я сейчас расплачусь, Татарин. — Нервно рассмеялась я, пытаясь краем одеяла влажные глаза промокнуть. — Ты этого хочешь? — Плечами повела, его объятия сбрасывая, Татарин же лишь усмехнулся.
— Считай, что я изотонический раствор, который вытянет из тебя лишнюю жидкость.
— Ты на каком языке сейчас разговариваешь? — Всхлипнула я, всё же не сдержавшись.
— На одном с тобой языке, Измайлова. — Улыбнулся он и прижался губами к моей макушке. Изредка поглаживая плечи сквозь толстенное одеяло, невесомо касаясь живота и бёдер. — Ты зачем это сделала? — Прозвучал его чёткий вопрос, и я взвыла в голос, не понимая, на что надавил, за какую ниточку потянул.
Заколотилась в его руках, задрожала от напряжения и злости, но силы быстро иссякли, а я всё так же и стояла рядом с ним, не сумев и на миллиметр сдвинуться, отстраниться. Выплакалась, выкричалась, а потом заговорила, понимая, что мне это нужно. Мне в первую очередь!
— Это был человек из конторы. Старые счёты. Он Громова давить начал, желая моё внимание к себе привлечь.
— Где логика?
— А нет её, Татарин! И смысла тоже нет! Просто иногда, когда очень сильно чего-то хочешь, ты всё суетишься, стараешься… как спортсмен, который входит в пик формы к определённому моменту. Напряжение набирает обороты, вся концентрация и внимание уходят на то, чтобы не сорваться. А потом ты прыгаешь и летишь вперёд, запоздало понимая, что не хочешь ничего этого, что тебе это не нужно. Но ты всё летишь и летишь, по инерции исполняя задуманное. Не можешь остановиться и развернуться, чтобы вернуться в исходную точку не можешь тоже! Так и я. Наверно, вчерашний вечер был тем самый моментом, когда стоило послать всё к чёрту, а я не смогла. Как хочешь думай. Да хоть слабостью считай! Ведь неумение контролировать желания — это тоже слабость…
— Что он с тобой сделал?
— Да всё, что хотел! Прости… — Поспешила за выпад оправдаться. Руки из одеяла вывернула, принялась ими лицо, онемевшие губы растирать. — Прости, прости…
— Ты всё ещё в своём прыжке? — Верно используя информацию, Татарин задал предельно чёткий вопрос.
— Я всё равно доведу начатое до конца! — Утвердительно заявила, догадываясь, что Татарин сейчас снова отговаривать примется, но он смолчал.
— Прости, Наташ, но я не могу вырвать тебя из всего этого дерьма. Хоть за тысячу километров увезу, но это ничего не изменит. Ты сама должна это понять. Всю бесполезность и бессмысленность затеи.