Лекарство от скуки

Флёри Юлия

Татарин от моих слов поморщился, заставляя спешно выдохнуть.

— Олег, я не дура и не стерва, чтобы не замечать, что с тобой происходит. Я не хочу заставлять тебя волноваться, переживать, нервничать. Сегодня можешь смело переключиться, отвлечься, расслабиться и… Чем… чем ты там собирался заниматься… можешь заниматься этим без оглядки на то, что ещё вздумает выкинуть твоя драгоценная Наталья Викторовна.

— А если понимаешь, тогда почему себя так ведёшь?.. — Задал он вопрос, на который ответа у меня не нашлось.

От объяснений спасли разъехавшиеся створки лифта. Я выскочила из него и вперёд помчалась, лишь отдалённо отмечая, что Татарин за мной следом не спешит.

Вопреки ожиданиям, стены дома не показались спасительными. Странное

волнение бросало меня из крайности в крайность, заставляло вслушиваться в гнетущую тишину квартиры, всматриваться в окружающую темноту. От того, чтобы сбежать, остановило только обещание, данное мальчишке. Я маялась, бродила по квартире, всё чаще хватаясь за телефон. Не сразу догадалась, что звонка от Татарина жду, что за него волнуюсь, его отсутствие рядом переварить отчего-то не могу. Только когда телефон в сотый… что ли… раз к себе потянула, пропущенные пересмотреть, опомнилась. На часы глянула: почти четыре. В плед укуталась, озноб в теле унять пытаясь, но взгляд и рука по-прежнему к телефону тянулись. И я номер набрала. Его номер. Казалось, он должен был позвонить! Должен после разговора сегодняшнего, а он… Сухой механический голос напомнил, что в четыре часа утра нормальные люди привыкли отдыхать. Телефон Татарина оказался отключён. Остатки сна испарились в полутьме комнаты. Я с постели встала, устроилась сидя в кресле. Выдохнула, пытаясь успокоиться, сосредоточиться, но сорвалась и позвонила ему снова! Так же глухо… К окну подошла и у него замерла, глядя на мужскую фигуру в дворовой беседке. Сердце тут же в горле забилось, а в висках кровь запульсировала, вызывая нестерпимую боль и навязчивое желание её унять. Я только и успела, что плащ поверх домашнего халата накинуть, как на лестничную площадку выскочила и вниз помчалась. Из подъезда выбежала и к беседке устремилась. Татарин сидел, спрятав руки в карманах куртки, хмуро поглядывал на мои тёмные окна.

— Что ты здесь делаешь? — Опешила я, а он улыбнулся. Совершенно спокойно, расслабленно, будто показательно.

— Тебя жду. — Голову набок склонил. — Вот, ты пришла.

— Почему не поднялся? Всё в порядке? Ты где был?

— Не хотел тебя будить. — Лениво отозвался он и на наручные часы посмотрел. — Поздно уже. Я пойду.

— Куда?

— Домой пойду.

— Зачем домой? Поднимись ко мне. Замёрз? Ты… ты давно здесь?..

— Только пришёл. — Соврал он, выговаривая слова онемевшими губами.

— Идём ко мне.

— Не сегодня, Наташ. Не сейчас. — Поморщился, вызывая стойкое желание его растормошить, расшевелить, взбесить даже!

— Почему нет? — Решилась я приблизиться, а Татарин напрягся сначала, но потом взял над собой контроль и подпустил. И в глаза холодные, пустые, заглянуть позволил. Выждал, пока желание сбежать, спрятаться от него подавить сумею, потом только склонился, чтобы коснуться губ в лёгком поцелуе.

— Ты где был?! — Задрожала я всем телом, чувствуя, что чужой. Кулаки на отворотах куртки сжала и дёрнула их, мальчишку тряхануть пытаясь. — Ты где был, Олег?! — Зло прорычала, а он снова поцеловал, будто вопроса не слышит.

Кулаки мои ладонями накрыл и слегка надавил, разжать их заставляя. Я не подчинилась, попыталась тряхануть его снова, на удивление жгучие слёзы глотая. А он снова целовал. Сильнее, настойчивее, с едва скрываемой агрессией. Рыкнул, когда увернуться вздумала, в волосы пальцами вцепился, затылок ладонью сжал. Оттолкнуть себя не позволил, наваливаясь, наступая. Свободной рукой ягодицы сжал, положение контролируя, и, к столбу беседки меня спиной прижав, полностью обездвижил. Слёзы мои языком слизывал и губы непослушные накусывал, отвечать вынуждая. Пахом в меня вжался, заставляя подтянуться, бёдрами его с боков обхватить, а я протестующе мычала, не справляясь с напором.

— Не хочу… Не хо-чу так! — Зло выговорила, получив такую возможность, а Татарин щёки мои пальцами одной руки сжал и впился в губы, попросту наплевав на любые возражения.

— А я хочу! — Волосы мои в кулак сжал, заставляя голову

запрокинуть, в глаза смотреть, слушать и… понимать. — Так, не так, по-другому, по этакому, по-всякому!.. Хочу, понимаешь?! — Выкрикнул в лицо, не позволяя зажмуриться. Глаза его блестели, переливаясь злыми, застывшими в них слезами, челюсти плотно сжаты. До желваков, до зубного скрежета! — Ты не понимаешь… — Разочарованно пробормотал, осторожно выдыхая. — Я не пойду с тобой, Измайлова. Потому что ты этого не хочешь. Тебе это не нужно. Но я буду рядом. И, поверь, настанет момент, когда одно моё присутствие в осязаемой близости заставит тебя измениться. И плевать на всё станет. Возраст, положение, статус, личная неприязнь или даже полное отвращение. Ты поймёшь, что нет никого меня ближе и роднее. Уже давно нет, а ты всё сопротивляешься, трепыхаться пытаешься. Словно это что-то изменит. — Губы вытянул, скривил их, примеряясь к сказанному. — Не изменит. Ты сама неправильная. Нет гармонии между тем, что внутри таишь и тем, что другим показать стремишься. Красивая кукла, а душа серая, измученная, уставшая. Я знаю это! Я могу это исправить!

Отпустил меня резко. Так, что на колени рухнула, утопая в мягкой весенней земле, в траве невысокой.

— Я люблю тебя, Наташ. — Добавил он, куда-то вдаль глядя. Усмехнулся однобоко, глаза зажмурил. — Может, не совсем так, как ты бы хотела… Не так, как себе это представляешь. Но я сам других слов в объяснении того, что чувствую, не нахожу. Любовь — это тоже помешательство. — Торопливо пояснил, словно оправдываясь. Теперь смотрел мне в лицо, словно отклика какого ждал, а я на требовательный взгляд отзываться не торопилась. — И в мире становится тесно двоим сразу. Одним целым стать приходится. А этому ещё нужно научиться.

Он говорил, говорил, говорил. То шёпотом, то громко, с вызовом, с упрёком, а я только сильнее в ворот плаща куталась. Кулаки в него прятала, нос, подбородок. Слушала и понимала, что больно. Мне внутри больно. Мне внутри холодно. Одной… Устала, потерялась, запуталась. А он говорит так красиво, так правильно. Теми словами, которыми сама себе когда-то рассказывала. И прильнуть к нему хочется, но я продолжала сидеть на стылой земле. Не шевелясь, не дыша практически. Словно в анабиозе. Или в трансе каком… Ждала, пока уйдёт. Мне казалось, что так будет правильно… Правильно будет отпустить…

Уснуть в ту ночь я так и не смогла. Мы разошлись не поговорив. Татарин замолчал, в ожидании отклика замер, а я так ничего и не ответила. Встала и ушла, как делала всегда в наших с ним отношениях. Встала и ушла, а он удерживать не стал. Остался стоять в беседке, бросая призывный взгляд в мои тёмные окна, а я пила горячий чай и смотрела в одну точку, внушая себе какую-то очередную истину, которой только бы не подавиться, а дальше легче пойдёт.

С рассветом приняла душ, и после воды все вчерашние эмоции, точно змея кожу, с себя сбросила, оставляя в памяти белый лист, заметки на котором написаны аккуратным ровным почерком. Без исправлений и помарок. В некоторой растерянности замерла за чашкой бодрящего кофе, не понимая, чем же себя занять, ведь на работу мне вроде как уже и не нужно, а в институт слишком рано. Положение спас телефонный звонок. Номер звонящего я узнала. Когда-то в паре работали на контору. Специалист по финансовым операциям. Банковскую систему изнутри знает и знаниями своими пользуется. Бывает, даже в личных целях. Или по просьбе. Моей, например.

— Флешка в твоём почтовом ящике. — Отрапортовал тот без приветствий. Я плечи расправила, на действие настраиваясь.

— Себя не обидел?

— Взял как за обычный заказ. Тебе на бельишко кинул. Красивая женщина должна выглядеть достойно! — Подмазался, вызывая хоть и натянутую, но искреннюю улыбку.

— Спасибо за заботу. При случае подниму тост за твоё здоровье. Пока.

— Пока. — Вторил парень моим словам и отключился. Его номер исчез из журнала принятых вызовов секунду спустя, заставляя болезненно поморщиться: конторские привычки всё за собой подчищать сработали.