Лекарство против СПИДа
Шрифт:
Денис сорвался с места; захлопнул за собой дверь и, застегивая на ходу дубленку, побежал вниз. Ближайший киоск находился совсем неподалеку, рядом с трамвайной остановкой, поэтому не прошло и пяти минут, как Денис уже оказался у цели. Денег при себе было много — надавали гости в качестве свадебных подарков, — так что теперь можно было позволить себе любой выбор. И вот странное дело — он мгновенно осознал эту мысль. Поэтому купил себе бутылку не первой попавшейся, а именно «Смирновской» водки. Получалось, что где-то там, в глубине подсознания, за невыносимой болью, тлел уголек самоконтроля: наблюдая за собственными страданиями, он говорил себе: «Страдать тоже надо красиво!»
Впрочем, сейчас ему некогда было прислушиваться к собственным состояниям —
Очень неприятно падать ничком на грязный, утоптанный снег, особенно если одет в светлый плащ и свои лучшие серые брюки. Еще неприятнее лежать в этом снегу, прямо на тротуаре, прикрывая обеими руками голову и рассматривая раскисший окурок, оказавшийся перед носом, в то время как над тобой стучат резкие автоматные очереди, да еще кто-то пробегает рядом, отстреливаясь на ходу из пистолета. Проклятое ощущение беспомощности и беззащитности заставляют молиться Богу, в которого никогда не верил, да проклинать собственную незадачливость, заставившую оказаться в данный момент в этом самом месте.
В тот день они договорились, что Денис заедет за Галиной к ее тетке, которая жила в Кривоколенном переулке, неподалеку от здания бывшего Главпочтамта, ныне ставшего какой-то биржей. И ведь дернул же его черт пойти не по Мясницкой, сразу выводившей в этот узкий, огражденный высокими домами, но зато такой по-московски уютный переулок, а через Чистопрудный бульвар! С чего это он вдруг решил полюбоваться церковью Михаила Архангела — так называемой Меншиковой башней, хотя никогда не любил казенных и остроглавых церквей Петровской эпохи? Неужели так повлиял прекрасный зимний день, когда в городе, впервые за зиму, ударили настоящие морозы и выпал великолепный хрустящий снег, который не растаял в одно мгновение и не превратился в снежную кашу, а остался лежать на бульварах упругим покровом, напоминая о чудесной старомосковской жизни, знакомой по повестям Куприна и рассказам Чехова — с непременными извозчиками-лихачами, румяными гимназистками и ухой из осетра. Впрочем, может быть, повлияло и другое обстоятельство, заставившее его купить букет из темно-красных роз…
Все было так уютно и мило вплоть до того момента, пока он не свернул с Чистопрудного бульвара в Телеграфный переулок и, миновав офис «Инкомбанка», пошел вдоль забора, огораживавшего старый дом, который то ли реставрировали, то ли сносили. Именно со стороны Кривоколенного переулка и выскочил темно-синий «олдсмобил», резко затормозив рядом с церковью, напротив банковского офиса.
Во всех детективах действие происходит именно так — резко врывается и тормозит машина, выскакивают боевики с автоматами, и начинается бешеная стрельба. Но он не любил детективов, а потому растерялся — настолько все было громко, отчетливо и фантастично; тем более что боевики выскочили не только из машины, но и из полуразрушенного дома напротив, открыв перекрестную пальбу по трем мужчинам, стоявшим возле белой «волги» у самого входа в банк. Денис даже не успел заметить количества нападавших, застыв на месте и с недоумением наблюдая за тем, как поспешно юркнул за угол дома какой-то потертый мужичок, а пожилая женщина с сумкой в руке удивленно вскрикнула, села на асфальт и стала на карачках отползать назад.
Первой его мыслью было желание рвануть с места, но вторая — что именно этим он спровоцирует желание выстрелить себе в спину — заставила повалиться ничком на землю, роняя свой букет и обхватывая голову руками. А вокруг уже вовсю гремела пальба, слышался звон разбитых стекол, глухие удары от попадания пуль в машину и звонкое цокание рикошета.
«Спрятаться бы в какое-нибудь
Кто-то пробежал буквально над ним, наступив ногой на валявшйся рядом букет, который сочно хрустнул целлофаном. Раздались гортанные голоса, и на мгновение стрельба стихла.
«Неужели пронесло?… Что я теперь скажу Галине?… А вот была бы сцена, если бы меня ранило и я, окровавленный, приполз бы к ней… Как же холодно! Не хватало еще простудиться… ах, черт!»
Выстрелы зазвучали вновь, но на этот раз их было всего три, словно кого-то уже добивали. Поднять глаза он боялся — вдруг решат пристрелить как свидетеля, — но машину нападавших сбоку от себя ощущал почти физически.
«Где же милиция? В центре города такая бешеная пальба, и никого нет… дожидаются момента, когда можно будет спокойно осмотреть трупы, составить протокол? Как же легко оборвать человеческую жизнь… особенно в том государстве, которое всю свою историю больше всего дорожило собственным могуществом и в котором множество идиотов заботит не то, как они живут — хорошо или плохо, а где — на одной шестой или одной пятой земного шара… Нет, надо обязательно уехать из этой страны, обязательно… хотя и в других странах есть террористы — сволочи! — которые взрывают бомбы, калеча случайных прохожих… Так, машина уезжает… неужели повезло, и я все-таки увижу Галину? Подумать только, если бы два года назад мне не пришлось проводить занятия в их группе, мы так бы никогда и не познакомились и я не оказался бы сейчас здесь, распластанным, как гигантская лягушка…»
— Эй, товарищ, вы живой или нет? — раздался над ним бойкий старушечий голос, и он, еще не веря, что все кончилось, осторожно поднял голову.
— Да, живой…
— Так поднимайся, милок, простудишься… Эти злыдни уже укатили.
Он неуверенно поднялся на ноги, огляделся по сторонам и, увидев, что проклятого «олдсмобила» нет, отряхнулся и поднял, шапку.
— Это ж надо, что деется! Глянь-ка, у банка троих убило. — Старушка была небольшой, но очень подвижной, из породы тех, кто неугомонно стремится удовлетворить ненасытное любопытство. — А гильзов-то, гильзов-то сколько! Пойду-ка поближе, погляжу.
Денис повернулся и увидел, что возле офиса уже суетятся и галдят несколько человек, выбежавших из банка в одних костюмах. Но сам он не пошел смотреть на убитых теми самыми пулями, что пролетели над его распростертым телом. Его и так пугал вид крови, а сейчас, когда пережитое волнение давало о себе знать слабостью в коленях, лихорадочным ознобом и мелким дрожанием рук, — могло просто стошнить. Какую-то минуту он растерянно топтался на месте, пока в этот до недавнего пустынный переулок со всех сторон спешили зеваки — причем некоторые из них бежали вприпрыжку, торопясь занять место в первых рядах и полюбоваться видом трупов с максимально близкого расстояния, затем бросил невидящий взгляд на красно-белую Меншикову башню и пошел дальше, с трудом передвигая замерзшие ноги. Вспомнив о букете, он обернулся, увидел, что розы раздавлены, а целлофан валяется в грязи и смят, — и даже не стал нагибаться…
— Ой, ты что такой грязный?
Галина явно, еще не успела собраться, но и в своем бирюзовом свитере и толстых черных рейтузах была завораживающе мила.
— Ты одна дома?
— Да, тетя Ира пошла в гости и просила передать тебе привет…
— Значит, я ее так и не увижу? Ты ни-чего не слышала?
— А что я должна была услышать? Нет, ну где ты так вывалялся… подожди, не вешай туда, все перепачкаешь… положи лучше на стул… ой, и брюки грязные!
— Что, и брюки снимать?
— Нет, — она кокетливо надула губы, — брюки не надо. Иди в ванную и попытайся отчистить щеткой. Так что все-таки случилось?