Лекарство
Шрифт:
— Не представляю, что она в тебе нашла, — шепчу я.
— И я тоже, — Джеймс оборачивается и прижимает меня к бетонной стене. — Я-то думал, только ты заблуждаешься на мой счет.
— О да, — говорю я, облизывая губы. — Так что я не буду переживать из-за других девушек. Не твоя лига.
— Ммм… — Джеймс целует меня, и мой пульс учащается, а его рука скользит к застежке бюстгальтера.
Раздается тихий стук в дверь, и я вздыхаю.
— Не отвечай, — Джеймс целует меня в подбородок, потом рядом с ухом. Я улыбаююсь, позволяю ему поцеловать себя еще чуть-чуть, а
— Не то, чтобы они не знали, что мы тут.
— Мы заняты, — говорит он и снова пытается меня поцеловать.
— Мне нужно поговорить с вами, ребята, — Лейси зовет нас из-за двери.
Джеймс останавливается и с беспокойством смотрит на дверь. Потом, чтобы скрыть это, он огляядывает меня с ног до головы, скрывая волнение за фальшивой уверенностью.
— Мы еще не закончили с этим, Барслоу, — говорит он и идет к двери. Я беру чашку и отпиваю кофе, морща нос от запаха. Джеймс пускает Лейси, и как только я ее вижу, у меня комок подкатывает к горлу.
— Что случилось? — спрашиваю я. Она не отвечает сразу. Садится на кровать, кладет локти на колени, опускает голову на руки. Джеймс, похоже, тоже это замечает, потому что закрывает за ней дверь, а потом встает рядом со мной, скрестив руки на груди.
Внезапно Лейси смотрит на нас.
— Со мной что-то не так, — шепчет она. — Разве вы не видите?
Ее вопрос застает меня врасплох, и я пытаюсь притвориться, что все в порядке.
— Это мигрень? — спрашиваю я. — Может, можно…
— У матери были мигрени, — прерывает она меня, голос ее становится далеким. — Однажды — когда было действительно плохо — она усадила меня и сказала, что собирается попросить папу о разводе. Она плакала, пока не начала захлебываться слезами, а я все говорила ей, чтобы она замолчала, пока не свела с ума папу. У нее всегда сильнее болела голова, когда он злился.
Джеймс опускает руки.
— Ужасно. А почему Программа не стерла это воспоминание?
Он прав. В Программе должны были стереть это трагическое воспоминание. Могли ли они ошибиться?
Лейси продолжает, как будто она и не слышала его.
— Отец вернулся домой с розами, — говорит она, — он только взглянул на заплаканное лицо мамы, решительно взял ее за руку и вывел из комнаты. Больше мама не говорила о разводе. И она никогда не улыбалась. Но мигрени у нее были практически ежедневно.
Из носа у Лейси начинает течь тоненькая струйка крови, красная кровь струится по ее губам, капает на колени. Я зову ее, и она касается крови пальцами. Когда она видит, как алая кровь течет у нее по руке, в ее глазах появляются слезы.
— Блин, — говоритона, и кровь течет по ее губам.
Джеймс быстро садится рядом с ней.
— Тут, — говорит он, — нажми тут.
Он кладет пальцы ей на переносицу и кладет ее трясущуюся руку на нужное место. Когда она сжимает нос, он заставляет ее опереться на спинку кровати. Лейси беспомощно смотрит на него, но Джеймс только улыбается, гладит ее по голове.
— Просто кровь пошла из носа, — говорит он, — с тобой все в порядке.
— Ну ты и лгун, — шепчет она.
Выражение его лица не меняется, ни на миллиметр.
— Заткнись. Ты в порядке. Скажи это.
— Заткнись?
— Ты в порядке, Лейси.
Она закрывает глаза, решив поверить Джеймсу.
— Я в порядке, — повторяет она.
И когда Джеймс обнимает ее за плечи, чтобы она могла опустить голову ему на плечо, я понимаю, что он — самый большой лгун, которого я знала. Но он делает это из лучших побуждений.
* * *
Когда у Лейси перестает течть кровь, она идет умыться, больше не говоря о том воспоминаниии, которое появилось у нее, хотя и не должно было. Она не знала Роджера; это настоящее воспоминание, это рецидив. В Программе нам говорили, что большое количество может вызвать нарушение работы мозга. И Даллас тоже говорила об этом как о побочном эффекте. Я не хочу верить ни во что подобное, но в то же время это ужасно пугает меня — нас могут убить наши воспоминания.
— Эй, — Кас стоит в дверях и зовет нас, оторвав меня от моих мыслей. Его длинные волосы заправлены за уши, и одет он не так, как раньше.
— Четыре часа. Встречаеся в гостиной. Идете?
— Э… — я смотрю на Джеймса, который сидит на кровати, и он коротко кивает.
— Да, — говорю я, — сейчас подойдем.
— Кас смотрит на Джеймса и меня, и сжимает челюсти.
— Что-то не так? — спрашивает он. Его голос звучит на полтона ниже, а серьезный тон кажется мне более правдоподобным, чем голос того «давайте-все-будем-друзьями» парня, которого я встретила сегодня утром.
— Нет, — быстро говорю я, — просто немного устали.
Кас ненадолго замолкает, оглядывая наши апартаменты, но потом широко улыбается, и я не могу не думать, что улыбка фальшивая.
— Ну, вам лучше поспешить, — говорит он, оглядев комнату. — Один из парней принес пиццу, а эта роскошь тут быстро кончается.
Джеймс скрещивает руки на груди.
— Как она и сказала, — начинает он, — мы подойдем через несколько минут.
Улыбка Каса блекнет.
— Ну, пока.
Он идет к двери, но я вижу, как он оглядывает комнату, разглядывает каждую деталь, каждую вещь, как будто пытается понять, что с нами не так. Мне не нравится, как он наблюдателен. Мне не нравится, что он не доверяет нам, хотя мы уж точно не доверяем ему.
Что-то изменилось в Лейси. С ней что-то не так, но мы не можем сказать об этом мятежникам, пока не поймем, что это. Может, они захотят выгнать ее, если решат, что она снова заражена, или если она будет им мешать. Нам нужно защитить Лейси, потому что в этом мире не знаешь, кому верить. Все, что у нас есть — это мы.
Когда мы с Джеймсом наконец собираемся с духом, мы присоединяемся к остальным. Все собрались в главном помещении, даже те, кого я раньше не видела. Но то, как они одеты, по-настоящему тревожит меня. Мятежники больше не одеты в футболки и майки. Они все в черном — этот цвет одежды теперь редко встретишь — и их макияж темный и драматичный, даже у парней. Вся картина так напоминает стереотипные представления об эмо, что я не знаю, что и думать.