Лекции по холокосту
Шрифт:
Р: Я весьма сожалею, но ничего такого не было. Все бывшее эсэсовцы вели себя после войны как вполне нормальные люди.
С: Этому феномену может быть только одно объяснение.
Р: И какое же?
С: То, что эти подсудимые были невиновны.
Р: Хм, за такие слова в Г ермании и многих других странах Европы вас посадят в тюрьму.
С: Это ещё раз доказывает, что данное утверждение верно.
Р: Интересно, что такая мысль пришла в голову даже немецкому прокурору Хельге Грабицу, но он тут же её отклонил, как искусительную и циничную идею, возникшую вопреки всем доказательствам, приводимым многочисленными свидетелями[1085].
С: Какое-то странное понятие цинизма у этого Грабица...
Р: Ну, в том, что касается этой темы, многие вещи перевёрнуты вверх ногами. Венцом всего этого
С: Но разве это не в порядке вещей, когда осуждённым убийцам запрещается выставлять свою кандидатуру на выборах?
Р: Я говорю не о выборах, а о политической деятельности вообще. Тем бывшим осуждённым не разрешалось делать ничего такого, что немецкие власти могли счесть политическим, — например, собираться в частном кругу для обсуждения политических и исторических вопросов. Вот лишь один пример того эффекта, который оказывал данный запрет. Курт Франц был приговорён к пожизненному заключению за то, что он якобы участвовал в массовых убийствах, будто бы имевших место в Треблинке. В середине девяностых он был условно-досрочно освобождён под честное слово. Поскольку он сидел в тюрьме моего родного города и в момент освобождения моя сестра работала юристом в том же самом учреждении, в котором он содержался, я попробовал связаться с ним, чтобы задать ему пару вопросов. Однако у меня из этого ничего не вышло, так как он боялся, что немецкие власти тут же накажут его за контакт с исследователем-ревизионистом.
С: А в средневековье имел место подобный надзор?
Р: Ну, процессы над ведьмами, как правило, оканчивались смертной казнью. Живьём из заточения мало кто выходил. Но те, кому всё же удавалось сохранить свою жизнь, скорее всего, тоже были предметом подозрений и тесного наблюдения всю оставшуюся жизнь.
Р: Один из самых крупных скандалов в литературе о холокосте произошёл в 1998 году, когда Бруно Дёссеккер, он же — Бинжамин Вилкомирский, написал «отчёт очевидца» о жутком детстве, проведённом им в Освенциме и Майданеке. Свои мемуары он назвал «Фрагменты»!^ 1086]. В конце концов, однако, выяснилось, что это был рассказ, вымышленный от начала до конца[1087]. Во время войны Дёссеккер никогда не покидал швейцарской территории. Скандал кроется не столько в том, что кто-то взял и солгал о холокосте (как-никак, в этом нет ничего нового!), и не в том, что всё холокостное сообщество было обведено вокруг пальца, и на Дёссеккера посыпались всевозможные награды и почести за его вымышленные «мемуары», а в том, что холокостовцы годами отказывались признавать это мошенничество. После того как еврейский журналист Даниэль Ганцфрид опубликовал сделанные им открытия о Дёссеккере[1088], к нему стали поступать жалобы, в которых говорилось, что этот обман не нужно делать публичным, поскольку это только подольёт огонь в костёр ревизионистов. Вот что, к примеру, заявил еврей Говард Вайсс: «Изображение вымышленного рассказа о холокосте в качестве подлинного только льёт воду на мельницу тех, кто отрицает ужасы нацизма и существование лагерей смерти. Если один рассказ не соответствует истине, говорят отрицатели, то как же мы можем быть уверены, что другие рассказы переживших являются правдивыми. [...] Наверно, никто не был готов поставить под сомнение этот рассказ [Вилкомирского] потому, что практически всё, связанное с холокостом, является неприкосновенным»^ 089].
С: Ну и кто здесь прав? Кто больше помогает ревизионизму: те, кто пытается скрыть ложь, или те, кто обличает её?
Р: И те, и другие правы, поскольку ревизионизм выигрывает в обоих случаях.
С: Вообще-то заботиться нужно только о правде, а не о том, что полезно или не полезно ревизионизму.
Р: Нужно, не спорю. Вот только некоторые руководители холокостного бизнеса смотрят на это совсем по-другому. Например, Дебора Липштадт заявила, что, если книга Вилкомирского — выдумка, то это несколько усложняет положение дел, но книга эта всё равно остаётся убедительной как роман[1090]. Ещё одна еврейка, Юдит Шулевиц, в одной влиятельной канадской газете заявила, что ей всё равно, соответствует ли действительности книга «Фрагменты» или нет: «Я бы страстно желала, чтобы Вилкомирский-Дёссеккер [!] был более успешен в своём обмане и создал бы великолепную подделку, которую мировая литература заслуживаем^ 1091].
С: Да уж, нечего добавить...
Р: Дебора Дворк, директор Центра исследований холокоста в университете Кларка, (город Ворчестер, штат Массачусетс, США), признала, что это — фальшивка, но выразила Дёссеккеру свою симпатию. По её мнению, Дёсеккер был «крайне запуганным человеком», которого эксплуатировал его издатель[1092].
Израэль Гутман, директор иерусалимского музея Яд Вашем (эдакой Мекки холокостных исследований), сказал, что это не так важно, что Дёссеккер солгал: «Вилкомирский изложил историю, которую он глубоко пережил. [...] Он — не обманщик. Он — тот, кто переживает эту историю в глубине своей души. Его боль настоящая»[1093].
Это вовсе не исключение, как показала Лия Балинт, ещё одна служащая Яд Вашема, которая защищала Дёссеккера даже после того, как его обличили как обманщика[1094].
Кроме того, защитники Дёссеккера утверждали, что даже если его рассказ и ненастоящий, он всё равно производит впечатление подлинного и очень сильно похожа на рассказы переживших холокост.
С: Так вот почему холокостовцы настаивали на том, что книга Дёссеккера сохраняет свою значимость — потому, что она похожа на другие аналогичные рассказы!
Р: Да, но и этот аргумент оказывается шатким, если предположить, что все рассказы, похожие на рассказ Вилкомирского, являются вымышленными. Утверждение Г. Вайсса о том, что это единственный выдуманный рассказ, не соответствует истине. Этот случай далеко не уникален. В обстоятельной критике неискренности своих еврейских собратьев Стивен Дже-кобс напомнил им о том, что аналогичный случай мошенничества уже был изобличен в Австралии в начале 1997 года, когда выяснилось, что «переживший холокост» Дональд Ватт навыдумывал всякие сказки о своём вымышленном пребывании в Освенциме[Ю95].
Ещё одно мошенничество было изобличено летом 1998 года, когда раввин Хуан-Мануэль Родригес подал в суд на румынского еврея Саломона Исаковича, эмигрировавшего в Эквадор. Этот Исакович выдавал за собственную автобиографию роман, написанный Родригесом, в котором Родригес использовал истории, рассказанные ему Исаковичем[1096].
Но это ещё не всё. В конце октября 2004 года был изобличён лживый роман австралийца Бернарда Бругхэма (он же — Бернард Холыптайн), когда издательство «University of Western Australia Press» изъяло экземпляры этой книги из книжных магазинов после того, как им был нанят частный детектив для установления личности автора[1097]. Бругхэм утверждал, что в Освенциме его, девятилетнего еврейчика, подвергали медицинским опытам, что он якобы входил в лагерное сопротивление, что он будто бы пытался совершить побег, но был пойман и подвергнут пыткам. Члены его приёмной семьи поведали издателю, что Бругхэм родился вовсе не в Германии и что он не был евреем. Частный детектив установил, что Бругхэм родился в Австралии и в 1942 году был крещён в римско-католической церкви[1098]. Реакция на эти открытия была весьма типичной: «Издатель Юди Шоррок [...] была шокирована данными открытиями и опасалась, что этот случай может спровоцировать отрицание холокоста. «Я провела целых три года, работая над этой книгой. Я опустошена... то, что это могло нанести ущерб достоверности холокоста — мне от этого становится плохо», — поведала она»[1099].
И наконец, мы имеем случай с Энриком Марко, бывшим председателем испанской ассоциации бывших узников Маутхаузена «Amical de Mauthausen». Начиная с 70-х годов Марко утверждал, что во время войны он находился в заключении в немецких концлагерях Маутхаузен и Флоссенбюрг. 27 января 2006 года, по случаю шестидесятой годовщины освобождения Освенцима, он выступил с речью в испанском парламенте: «Когда мы прибывали в концлагеря, [...] они раздевали нас, их собаки кусали нас, их прожектора слепили нас. Они ставили по одну сторону мужчин, а по другую — женщин и детей; женщины образовывали круг и защищали своих детей собственными телами».