Лекции по истории Древней Церкви. Том IV
Шрифт:
б) Точное значение терминов , и не {стр. 186} было у Кирилла установлено твердо. Обыкновенно (как и у восточных) у него =; но иногда (anath. 4): « , ». Понимать его язык правильно человеку, предубежденному против него, как Несторий, было нелегко.
Основные черты учения Кирилла были следующие. Христос есть « », «нечто единое из обоих»: «различны природы, сочетавшиеся в истинное единство; но один из обеих Христос и Сын — не в том смысле, чтобы различие природ уничтожено было вследствие единения» (из «»). Но это « » называется преимущественно « ». Предполагается как факт, что Бог Слово есть совершенная природа — ипостась, и человек есть совершенная природа — ипостась (так как человечество Христово было бы полным отдельным человеком, если бы не было воспринято в единение с Богом Словом); что качественные определения той и другой природы различны, и не уничтожились через соединение. Но с момента единения Бог Слово и человеческая природа составляют одно живое целое, «одну природу Бога Слова воплощенную», и богослов должен смотреть на это единение с точки зрения именно единства, а не констатировать двойство в этом живом целом [48] и {стр. 187} не распределять факты и наименования по природам так, что из этого происходит опасение за сознание их истинного единства: лишь в отвлеченном мышлении позволяется различать эти две природы и преимущественно как (т. е. рассматривая их в момент до соединения).
48
Крайность этой предосторожности выясняется из следующего места „ “. „Евангельские изречения мы не разделяем ни по двум ипостасям, ни по двум лицам: ибо не двойствен единый и единственный Христос, хотя Он и мыслится из двух и различных предметов ( , ), — все равно, как и человек мыслится из души и тела, и однако не двойствен, но один из обоих ( , ’ )“. — а) Эти слова не были прямым ответом Несторию, который говорил о распределении изречений по двум природам, , или, что то же для него, по двум ипостасям, о лицах же не было речи; при этом он употреблял , а не . Поэтому на анафему Кирилла „тем, которые разделяют изречения по двум лицам или ипостасям и одни из них приписывают человеку, мыслимому отдельно от Бога Слова“, Несторий ответил анафемою „тем, которые изречения о Христе, который из двух природ, понимают, как будто они сказаны об одной природе (tamquam de una natura), и Богу Слову приписывают страдания как по человечеству, так и по Божеству“, б) Выражение — — — неточно; церковное учение: „ , , ' “, „сугуб естеством, но не ипостасию“.
Следовательно, аа) Несторию предлагали особый метод созерцания; бб) слово «» употреблялось в двух смыслах, не имело устойчивого терминологического значения.
в) Communicatio idiomatum, с точки зрения Кирилла, не представляло никакой трудности. Христос, Бог—Слово, есть , единственный центр (субъект) всей личной жизни Богочеловека (так что de facto = = ), а потому все факты и определения относятся к этому подлежащему (так что здесь нет даже никакого «перенесения с одного на другое», ): страдания — Его собственные страдания по плоти, потому что это — страдания Его собственной плоти , хотя Он по божеству бесстрастен. 'О (пострадал бесстрастно, потому, что не , но тем не менее истинно пострадал «»), (Таким образом: так как '= =~ ='); то =~').
г) есть, по Кириллу, название характеристично точное, как наименование a potiori. Человек состоит из души и тела; но человек есть не просто душа plus тело, не есть только их подлеположение, но их живое единство, в котором преимуществует душа; кто убивает тело, тот расторгает этот жизненный союз, и за то его называют человекоубийцею и душегубцем.
При таком понимании становилось ясно, что во Христе личное единение Божества и человечества несомненно объективно, что Бог Слово во Христе открывается непосредственно: Христос не есть только , но .
Слово и у Кирилла, как и у Нестория, стояло еще очень близко к понятию , и учению Нестория о Кирилл противопоставил учение о , единении естественном. « » — повторял он слова [приписанные великому Афанасию], «не разделяй естеств по соединении». Он не хотел признать того, что единый Сын есть . Это не то значит, что он сливал Божество и человечество во Христе, или допускал мысль о поглощении последнего пер{стр. 188}вым, или безразличие между ними. Признавая природу Бога Слова единою, он не желает считать ее тождественною в определениях того и другого существа. Но признавая в полной силе различие Божества и человечества in abstracto, он не хотел применять этого различения in concreto, когда шла речь о Богочеловеке. Это различение он признавал только теоретически, , , и подозрительно относился ко всякому энергическому заявлению его реальности, когда хотели провести это признанное различие в ряде частностей, когда, например, усматривали в одних фактах евангельской истории характеристику именно Божества, в других — Его человечества. В таком распределении евангельских изречений он видел разделение самого Христа на две самостоятельные части.
Если Нестория нужно укорять за то, что он слишком конкретно понимал человечество во Христе, превращая его почти в отдельного человека, то в системе Кирилла человечество представлялось слишком отвлеченным, почти только свойством Богочеловека, а не Его природою, жизненною, реальною. Зато Кирилл спасал великую истину — личного единства Богочеловека. Никогда это человечество не являлось самостоятельным субъектом в жизни Христа, так чтобы открывать место вопросу о том, в каком же отношении те или другие факты этой жизни стоят к Божеству Христову: всегда Сам Бог Слово является подлежащим фактов и состояний жизни. Сам Бог Слово рождается от Девы, хотя и плотию, Сам Он, хотя и бесстрастно, страдает на кресте. Строго говоря, в системе Кирилла для так назыв. не было места, потому что не с чего было переносить их; нельзя переносить, напр., страданий, когда единственное подлежащее этих страданий есть Бог Слово, хотя и бесстрастный. Бог Слово не усвояет только эти страдания, не ставит Себя только в отношение к ним; ведь это страдания Его собственной, Его единой воплощенной природы, следовательно, это Его собственные страдания по плоти. Столь же естественно и понятно было для Кирилла название этой собственной плоти Слова — божественною, .
Один частный [уже упомянутый выше] пример показывает, как в своих воззрениях расходились оба противника. Свой взгляд Несторий поясняет таким примером. {стр. 189} Человек состоит из души и тела; кто его убивает, того называют человекоубийцею, , хотя не подлежит никакому сомнению, что он убил не всего человека, а только тело, и убить души не имел физической возможности, потому что она бессмертна. Таким образом, того, кто в собственном смысле есть , убийца тела, мы называем , человекоубийцею, потому что в имени «человек» содержатся оба понятия: душа и тело. Но назвать подобного убийцу , душеубийцею, было бы абсурдом. Ясно, следовательно, что хотя пострадал Бог Слово как человек, но можно говорить о страдании Христа, и нельзя говорить о страданиях Бога. — На это Кирилл отвечает, что этот пример говорит в его пользу. Ведь человек — это совсем не то, что душа + тело в их простом подлеположении. Нет, при всем различии их природ, человек есть их живое единство. Поэтому-то и возможно говорить о человекоубийстве; душа человека не убита, как бессмертная, убито лишь его тело; но так как это его собственное тело, то говорят, что убили его самого, человека. Поэтому-то и должно говорить, что пострадал Сам Бог Слово.
Вы видите, что данный пример с формальной силллогистической стороны бесспорно в пользу Нестория; но Кирилл вносит столько жизненного понимания в самый факт, что и его вывод утрачивает свой парадоксальный характер. Из этого примера видно, как энергично сознано им значение Божества, как носителя и источника личной жизни в Богочеловеке. Душа человека до тождества совпадает с самим лицом человека. Она и есть жизненный центр, в отношении к которому тело является лишь его принадлежностью, а не уравнивается с последним, как составная часть, объединяемая в третьем.
Таким образом, св. Кирилл выставлял на вид особенно единство Божества и человечества во Христе, предполагая, как несомненное, действительность различия двух естеств. Несторий против арианского и аполлинарианского монофиситства отстаивал действительное различие двух естеств, не думая оспаривать единство Христа и Сына. Кирилл находил, что система Нестория дает основание сомневаться, что Христос есть истинный Бог. Несторий находил, что в системе Кирилла дан элемент теопасхитства, что в своем любимом слове «Эммануил» Кирилл на слове {стр. 190} «ил» (Бог) ударяет так сильно, что «эмману» (с нами) остается совсем без ударения.
И Кирилл и Несторий обвиняли друг друга в отступлении от «никейского символа», в котором христологический (III) член читается: «ради нас человеков и ради нашего спасения сошедшего и воплотившегося и вочеловечившегося». Но этого не отвергал ни тот, ни другой, a обвинение опиралось на различную (мысленную) интерпункцию II и III членов.
По Кириллу: «И во единого Господа Иисуса Христа = Сына Божия = единосущного Отцу = сошедшего» и т. д. Следовательно, и воплотился и пострадал Сын Божий, единосущный Отцу.
По Несторию:
) (Общее, )
И во единого Господа Иисуса Христа
) Сына Божия = единосущного Отцу (особенное божеское естество).
сошедшего = и воплотившегося и вочеловечившегося и т. д. (особенное человеческое естество).
Следовательно, и воплотился и пострадал Господь Иисус Христос.
A анафематизм Никейского собора на тех, которые признают Сына Божия изменяемым , Несторий распространял и на тех, которые допускают соединение Божества и человечества во Христе во одно естество, что — по мнению Нестория — без «изменения» Божества немыслимо.