Лекции по истории Древней Церкви. Том IV

Болотов Василий Васильевич

{стр. 220}

Продолжение спора после собора и примирение

Вселенский собор разошелся, дав мало благоприятных результатов. Несторий был осужден, но заочно, так что не было для всех ясно, что учение, ему приписываемое, действительно принадлежит ему. В положительном смысле для догмата собор не сделал ничего; прений не было. Учение Нестория было осуждено без ясного указания, что было в нем именно еретического. Приняты были, как православные, писания Кирилла, но это все же далеко не то, что изложение веры, составленное самим собором. Опущен был превосходный случай, когда богословие александрийское могло стать лицом к лицу с богословием антиохийским в его наилучших представителях. Результаты, каких можно было ожидать от такой деятельности в догматическом отношении, были бы неизмеримо важны. Патриотическая эрудиция Кирилла имела бы себе достойный pendant в патристических знаниях ученого Феодорита. Односторонности в направлении того и другого должны были бы здесь столкнуться полемически, но еще не враждебно, выясниться научно и восполнить друг друга — на основе священного для тех и других свято-отеческого авторитета. Каждая сторона должна была бы опытно выяснить себе сильную сторону своей противницы, — сильную тем, что она опиралась на авторитет отцов. Православный восток имел бы возможность еще раз пред всею кафолическою церковью заявить свое благоговение перед именами священными для тех, кого коснулось антиохийское богословское влияние, но забытыми, едва-едва признаваемыми в Александрии. Феодориты, Павлы эмесские востока могли бы обновить в памяти своих современников подвиги и церковную славу тарсского Диодора, которого имя полвека тому назад было признаваемо нормою, гарантиею православия, а теперь находилось под опасностью чуть не анафемы, — и оправдать от излишних подозрений догматические увлечения самого Феодора мопсуэстийского, чтобы завоевать для него, если не ореол славы, то покой в могиле, как умершему в мире с церковью епископу. Соглашение между обеими сторонами было возможно: их разделяли подозрения, но к ним не примешалось еще жгучее чувство незаслуженной обиды; между ними не стояли еще личные счеты. Убедиться взаимно в своем православии было для них легче теперь, чем год {стр. 221} спустя, и догматическая формула единения [посланная потом Кириллу восточными] была написана уже в Ефесе.

Вместо всего этого, собор ограничился осуждением Нестория и не написал никакого вероизложения, отправляясь от фиктивного неисторического предположения вседостаточности и ясности «веры, изложенной 318-ю отцами в Никее собравшимися», — хотя Иоанн с своим собориком требовал от Кирилла и собора ни более, ни менее, как того, чтобы они возвратились к исповеданию именно этой веры, изложенной Никейским собором. Это открывало возможность каждой партии толковать символ по своему, и кто чувствовал на своей стороне внешнюю силу, тот испытывал тем более искушения выдавать свои личные мысли за догмат отцов никейских.

Феодосий распустил собор, не утвердив его, не решив прямо, которая сторона представляет собою голос вселенской церкви. С точки зрения официальной, можно было скорее утверждать, что собор вселенский не состоялся. Восточные возвратились домой, напутствуемые анафемами Феодота анкирского, Фирма кесарийского. В Тарсе они на соборе повторили низложение Кирилла и Мемнона и присоединили еще имена 7 депутатов собора. В Антиохии они на соборе опять повторили свой приговор; 200 епископских подписей скрепили сделанное ими в Ефесе. Но восточные зашли слишком далеко в своих мероприятиях и тем более терний было для них на неизбежном возвратном пути к церковному единству. Кирилл и собор были умереннее; отступление для них было поэтому легче. Собор Ефесский, кроме Нестория, [никого] не низложил поименно, хотя в его канонах и содержалась угроза низложением тем, которые примкнут к Несторию. Иоанн антиохийский с своими сподвижниками подвергнуть был отлучению, , и suspensio . Напротив, Иоанн антиохийский и его собор низложили, лишили сана Кирилла, Мемнона и 7 других епископов, и наложили отлучение на всех прочих. Поэтому, не входя в резкое противоречие с собою, Кирилл мог вступить в общение с восточными, нужно было лишь возвратить им общение — и они являлись православными епископами, со всеми полномочиями их сана. Напротив, Иоанн, даже вступив в общение с Кириллом, оставаясь последовательным, должен был признавать его за мирянина. Возни{стр. 222}кал вопрос о возвращении ему сана. Посвящение Максимиана с точки зрения Иоанна было действием во всяком случае незаконным, и восточные не могли считать константинопольского епископа за епископа.

Между тем Максимиан константинопольский и Фирм кесарийский низложили четырех митрополитов, стоявших на стороне восточных (Дорофея маркианопольского, Имерия никомидийского, Евфирия тианского и Элладия тарсского).

Император с своей стороны решился заняться восстановлением мира церкви и с этою миссиею отправил в Антиохию трибуна и нотария (государственного секретаря) Аристолая, и восточные принуждены были заняться выработкою условий для воссоединения с церковью. Восточные выработали шесть пунктов, в том числе: нормою веры признавать текст никейского символа без всяких прибавлений, авторитетным толкованием к нему (integram interpetationem) — послание Афанасия В. к Епиктету, еп. коринфскому против аполлинарианства, Кирилл должен взять назад свои анафематизмы.

С этими пунктами соглашения и письмом от Акакия верийского Аристолай отправился в Александрию. Кирилл протестовал в письме к Акакию, разъясняя свое учение, против содержавшегося в последнем пункте недвусмысленного требования, чтобы он отрекся и от своих посланий и от своих анафематизмов. т. е. почти признал себя виновным в низложении Нестория. Это требование высказано было еще очень мягко, потому что на востоке многие помышляли о такой мировой, чтобы Кирилл прямо анафематствовал свои еретические главы. Но оказалось, что дело для Кирилла поставлено было так, что об удовлетворении вполне блестящем он не мог и думать. Все личные оскорбления ему приходилось игнорировать, потому что все колеса придворного механизма, приведенные в движение еще апелляциями ко двору из Ефеса, работали теперь полным ходом и в направлении совсем нежелательном для Кирилла. Бесцветный Максимиан оказался совсем плохим помощником для Кирилла в этих осложнениях. Богословствующие комиты и кубикулярии требовали евлогий и евлогий, и с правого, и с виноватого, угрожая перейти на сторону восточных. При дворе начинали говорить о восстановлении на кафедре Нестория. Аристолай сидел в Александрии и настоятельно требовал от Кирилла, чтобы он {стр. 223} соглашался… Приходилось посылать в Константинополь взятки за взятками… Клир александрийский начинал роптать, что из-за этой смуты обнищает александрийская церковь. Можно сказать, не опасаясь ошибиться сильно, что эти «благословенья» придворным обошлись Кириллу в миллион рублей золотом.

В упомянутом письме к Акакию Кирилл отказался наотрез взять назад свои 12 глав, ибо таким поступком он осудил бы самого себя. Одно, что мог он допустить без унижения себя, это то, что он признал текст не вполне ясным и потому согласился на его добровольное, но не принудительное истолкование, которое должно было последовать лишь тогда, когда состоится братское единение. Вместе с тем он заявлял, что аполлинарианства он не держался и предает его анафеме. Это последнее произвело благоприятное впечатление на часть восточных.

Восточные вообще были того убеждения, что две причины делают восстановление церковного общения с александрийскою церковью невозможным:

а) Ересь — предполагаемое аполлинарианство в 12 главах Кирилла. До чего сильно было убеждение восточных епископов, что в 12 главах содержится аполлинарианство, это выясняется письмом Андрея самосатского (главного полемиста [наряду с Феодоритом] против Кирилла) к одному из его корреспондентов. Допустить со стороны Андрея выдумку нет оснований. Известен психологический факт, что человек над своими сновидениями не властен; он не может усилием своей воли видеть известное лицо в том свете, как ему хочется, а видит сообразно с своим воззрением на данное лицо. Когда возник вопрос об общении с Кириллом, Андрей рассказывал, что ему приснилось следующее: он увидел, что на одре лежит дряхлый старик — Аполлинарий лаодикийский; восточные епископы подходят к нему, и он раздает им евлогии (благословения); в страхе от виденного Андрей проснулся. В этом он усматривал, что восстановление мира с Кириллом есть отступление от веры, и до того был убежден в аполлинарианстве Кирилла, что общение с ним считал одинаковым с общением с Аполлинарием.

б) Человекоубийство, homicidium, т. е. несправедливое низложение Нестория константинопольского, отягченное после{стр. 224}дующим низложением четырех митрополитов. Выражение «homicidium», понимаемое по смыслу терминологии IV века, применялось в том случае, когда какой-либо епископ был низложен несправедливо. Основание для такого сильного термина — не только в тяжести самого приговора, но и в последствиях его. Хиротония не повторяется; следовательно, раз епископ низложен, он остается в общении с кафолическою церковью лишь на правах мирянина; но сделавшись мирянином, этот епископ не может возвратить себе сана. Единственно, что он может сделать, это доказать, что собор приговорил его к низложению незаконно; но доказать это было трудно, ибо тогда сам собор, осудивший его, должен бы признать себя поступившим несправедливо. Таким образом, низложенный епископ был человеком мертвым; прощение не возвращало ему сана, как мертвому не возвращается жизнь помилованием.

Умеренным послание Кирилла к Акакию показалось лучом надежды на устранение первой причины. Решено. было отправить Павла, епископа эмесского, для личных переговоров в Александрию (в конце 432 г.). Результатом этого посольства было примирительное послание (, , ) Кирилла к Иоанну «», в котором он текстуально повторял изложение веры, присланное восточными [53] , и затем прибавлял к нему свои разъяснения. Через {стр. 225} это формально общение антиохийской и александрийской церкви было восстановлено.

53

Важное догматическое значение этого памятника видно из того, что он положен был в основу текста халкидонского вероопределения. (Важнейшие выражения: „ “. Образ соединения: , — — ; св. Дева — . Евангельские изречения — „ , ’ , , “). Важное историческое значение выясняется из того, что восточные еще в Ефесе предлагали это вероизложение в качестве своего исповедания веры; следовательно, и в 431 г. они не были несторианами, и в 433 г. соединялись с церковью не как обращающиеся от ереси. Полагают, что автором вероизложения был Феодорит; он сам приводит в своем сочинении этот текст, как цитату из Амвросия медиоланского; однако издателям творений св. Амвросия не удалось отыскать латинского подлинника этого вероизложения. Вообще вопрос о том, кому принадлежит это вероизложение, остается спорным. По моему крайнему разумению, если кого можно считать автором, то скорее Павла эмесского или Иоанна антиохийского, но приписывать Феодориту нет оснований. Сам он не выдает его за свое произведение, и его современники не упоминают в своих письмах об этом, — и надо думать, что если бы он был его автором, то он, как главный полемист против Кирилла, ввел бы выражения, которых Кирилл не принимал. [Ср. В. В. Болотов, Theodoretiana, в „Христ. Чт.“ 1892, II, 96–100 (и отдельно)].

Но на деле предстояло преодолеть немало затруднений. На торжественное извещение Иоанна антиохийского о примирении Феодорит ответил ему охлаждающим вопросом: а что будет с низложенными (Несторием и четырьмя митрополитами)? — Иоанн уже в своем послании Кириллу « » согласился «иметь Нестория, некогда бывшего епископа константинопольского, низложенным» и анафематствовал «худыя и скверныя его пустословия», и признал Максимиана законным епископом константинопольским. Павел эмесский не мог склонить Кирилла на отмену низложения даже четырех митрополитов. Поэтому обе Киликии, а затем и Евфратисия, ответили разрывом церковного общения с Иоанном антиохийским.