Лексикон
Шрифт:
– Уже уходите, сэр, мэм? – с идиотской невозмутимостью обратился к ним медный дворецкий. – Надеюсь, вам понравилось… Тш-ш… Вам понравилось… Тш-ш… Вам понравилось… Тш-ш… Вам понравилось… – в системе звуковоспроизведения что-то заело; механический болван катился следом и уже у самого входа вдруг пожелал: – Счастливого пути, сэр, мэм...
Потап глухо зарычал; Ласка же не смогла удержать смешка – правда, несколько истеричного.
Стоило им выйти из дома, как девушку охватила дрожь. Лошади заволновались, начали ржать и биться в удилах. Вознице с трудом удалось успокоить животных – запахи крови и медвежьего пота были столь сильны, что у Ласки закружилась голова.
–
– Не помру… – буркнул Потап после долгого молчания.
– Надо перевязать! – Ласка решительно сдёрнула шаль. – Показывай!
– А толку? Здесь всё равно не видать – темно, – резонно возразил медведь. – А там я уж сам… Как-нибудь.
– Вот «как-нибудь» не надо! – нахмурилась девушка. – Приедем домой, и я сама всё сделаю… Терпи пока.
Несколько минут прошло в тишине; лишь нервно цокали по брусчатке мостовой лошадиные копыта.
– Ты не графиня Воронцова, – сказал вдруг Потап. – Ты вообще… Не из благородных.
– Почему ты так решил?
– Видал я всяких аристократов… И смелых, и не шибко… – Потап фыркнул. – Но чтоб благородна барынька палаш от сабли сходу отличала – ой нет…
– А крестьянская девка, стало быть, отличит! – не удержалась от ехидства Ласка.
– И говоришь не по-господски… Ты не думай, мне до этого дела нет...
– Тогда чего разговор заводить? – Ласка помолчала. – Может, я только на сегодняшний вечер… Графиня.
– Куды едем? – спросил Потап чуть погодя.
– В восточную оконечность Гринвича. Там я снимаю жильё, – Ласка подумала, как прореагирует консьерж на появление огромного окровавленного зверя, и закусила губу… Но другого выхода у неё не было: место встречи Озорник назначил именно там.
***
Фелис скользили по дому беззвучно, словно барракуды в недрах затонувшего корабля – одного из тех многоярусных гигантов, спускать на воду которые под силу лишь Империи. Быстро пересекая освещённые пространства, замирая в тенях, сливаясь с ними, заглядывая в пустые комнаты, чутко вслушиваясь в доносящиеся звуки, принюхиваясь… Пылинки лениво вальсируют в призрачных лучах, льющихся меж шторами, поскрипывает рассыхающаяся мебель...
Эти шкафы и бюро – большой соблазн для Хиггинса и его родственничков: всего несколько секунд возни с замками – и вожделенное содержимое станет доступным, подобно нежной мякоти устрицы, скрывающейся меж известковых створок. Один из фелис приостанавливается: «Кузен?». Хиггинс секунду медлит, потом отрицательно качает головой. Не за этим они сюда пришли; одноглазый утверждал, – тут есть нечто вроде музея… Стук открывшейся неподалёку двери заставляет грабителей искать убежище. Один ныряет под стол, другой взмывает на шкаф, последний распластывается у стены – в самом тёмном углу, за дверью. Когтистые лапы нервно нащупывают оружие: шеффилдовский нож, корсиканский автоматический стилет – последние всё больше входят в моду среди преступного мира Альбиона. Хиггинс касается изогнутой рукояти навахи. Ещё у главаря есть «велодог», кургузый и не слишком надёжный револьвер, более подходящий для кабацкой драки или устрашения, чем для серьёзной перестрелки; но, как и все фелис, он куда больше надеется на острую сталь. Троица замирает в ожидании. Шаги всё ближе, ближе, из-под двери на шашки паркета ложится отблеск фонаря. Хиггинс слегка расслабляется: походка человека медленная, шаркающая – должно быть, ему уже немало лет.
Дверь открывается. Старый слуга подходит к окну, поднимает фонарь, мельком осматривает рамы, шпингалет, вздыхает – и отправляется дальше, так и не заметив притаившихся
– Похоже, они тут скоро задрыхнут! – чуть слышно шепчет Хиггинс.
Остальные согласно кивают. Главарь устраивается поудобнее: надо подождать, пока лакей не проверит все окна в этом крыле и не уйдёт спать… Внезапная мысль подбрасывает Хиггинса, будто пружиной.
– Что такое?! – тихо шипит из угла кузен.
– Проклятье!!! Если этот тип проверяет окна – наверняка скоро обнаружит то, через которое мы забрались сюда! Кто-нибудь из вас, идиотов, догадался замести следы?!
Фелис быстро переглядываются.
– А ты предупредил нас, а?!
– Да откуда же я мог знать, тупица?!
– Ну, а мы откуда?!
Из подушечек пальцев Хиггинса выскакивают когти, губа задирается, обнажая клыки, хвост судорожно подёргивается. Он в ярости, но быстро берёт себя в руки и начинает лихорадочно соображать. Они забрались в здание через окно в центральном флигеле и сразу двинули в левое крыло. Шухера по этому поводу никто не устроил, значит – их проникновение осталось незамеченным… «Или нам устроили засаду!» – подсказало малодушие. «Нет, нет, успокойся – будь так, прочёсывать дом отправилось бы несколько крепких мужчин с оружием, а не дряхлый старикашка! Он всего-навсего проверяет, закрыты ли окна – должно быть, такой тут заведён порядок». «Но если дело обстоит так, он не ограничится этим крылом! Что же делать?!».
Несколько секунд Хиггинс обдумывает проблему. Закрыть окно невозможно, не даст канат. Отвязать его – значит, лишить самих себя возможности вернуться: тащить награбленное через сад, где бродит стая свирепых мастиффов, равносильно самоубийству. Значит… Значит, остаётся одно: остановить этого сморчка раньше, чем он поднимет тревогу – и сделать это тихо. Хиггинс вновь касается роговой рукояти навахи, задумчиво поглаживает её. Всего-то делов: подкрасться сзади, зажать старикашке рот и одним взмахом перехватить горло; а потом подождать минуту-полторы, покуда тело не перестанет сучить ногами – и дело сделано! Однако… Случись им теперь попасться, убийство – это виселица, без вариантов. А вот с попыткой ограбления не всё так однозначно… Случается, некоторых приговаривают к каторжным работам в колониях Нового Света и Австралии. В тех краях вечно нехватка рабочих рук, тюремные транспорты курсируют по Атлантике постоянно... Та ещё «милость», конечно – половина просто сдохнет, не вынеся тягот пути, оставшихся быстро доконают всякие мерзкие твари и болезни. Но шансов, как ни крути, больше, чем с пеньковым галстуком на шее…
Хиггинс манит пальцем того фелис, который сидит на шкафу, и разыгрывает пантомиму: сжимает кулак и беззвучно шлёпает по нему раскрытой лапой. Кузен ухмыляется и достаёт из-за пазухи мешочек, сшитый из грубой парусины и наполненный песком. Шаги старого лакея вновь приближаются. Ночные тени быстро и беззвучно перегруппировываются. Слуга полковника Фокса ничего не замечает: фонарь, который он несёт, освещает небольшой пятачок, за пределами которого царит тьма. Внезапно старик получает сильнейший удар по макушке – и падает, словно подкошенный.
Хиггинс бросается вперёд и подхватывает выпавший из ослабевшей руки фонарь возле самого пола. Непоправимого не произошло: стекло не разбилось, керосин не пролился, да и шума почти не было – так, лёгкий шорох, не более.
– Свяжите его, чтоб ни рукой, ни ногой не мог шевельнуть! – шепотом распоряжается он. – И не забудьте вставить кляп.
Кузены работают споро: за свою не слишком долгую, но наполненную событиями жизнь им не раз доводилось проделывать нечто подобное.
– Джонни, ты не слишком сильно его угостил?