Ленин. - Политический портрет. - В 2-х книгах. -Кн. 2.

Волкогонов Дмитрий Антонович

— Он все такой же, а я так старею…

Сотворив мощи, большевики осуществили решающий шаг по превращению идей Ленина в светскую религию. То безапелляционное поклонение ленинизму, которое ста­ло носить ритуальный характер, можно сравнить лишь с поклонением вере фанатиков-фундаменталистов. Проницательно сказал о рождении и смерти Ульянова-Ленина круп­нейший английский политический деятель XX века Уинстон Черчилль. В пятитомнике своих мемуаров „Мировой кризис" он изложил и свой взгляд на Ленина. После своео­бразного анализа, не лишенного оригинальности и проницательности, Черчилль заключает, что русские люди заведены большевиками и Лениным в болото. „Их величайшим не­счастьем

было его рождение, но их следующим несчастьем была его смерть". Канонизация его идей и превращение революционера в святого — действительно „величайшее не­счастье". Черчилль глубоко прав.

Смерть Ленина не освободила Россию от него. Отныне ее граждане были вынуждены на протяжении десятилетий „воплощать его заветы" в жизнь.

Уже первые шаги ЦК РКП(б) после смерти Ленина под­твердили: руководство партии отныне в своей борьбе за „построение коммунистического общества" сделает мумию и все связанное с ней важнейшим орудием достижения сво­их целей. Один из первых шагов подобного рода — усиле­ние партии за счет ленинского призыва в нее „рабочих от станка" (около четверти миллиона). Отныне в РКП(б) (и не только в ней) возникнет новый элемент внутренней жизни: борьба „за чистоту ленинизма" и его „развитие". Вся ожесто­ченная внутрипартийная борьба в двадцатые годы пройдет под знаком стремления к монополии на ленинское наслед­ство. В конце концов это удастся Сталину. Мы долго не могли понять, как Джугашвили-Сталину, который, казалось, во многом уступал не только Троцкому, но и Зиновьеву, и Каменеву, и Бухарину, удалось взгромоздиться на вершину власти. Но именно он сделал главным орудием своей борь­бы „защиту" ленинизма, представив себя основным толкова­телем ленинских идей. Можно привести десятки примеров, когда Сталин в нужный момент, в нужном месте использо­вал это абсолютно безотказное орудие в большевистской стране.

Выступая, например, на Объединенном Пленуме ЦК и ЦКК ВКП(б) 1 августа 1927 года, Сталин буквально фехто­вал ленинской рапирой, повергая своих оппонентов. „Я дол­жен, прежде всего, опровергнуть совершенно неправильное, не соответствующее действительности заявление Зиновьева и Троцкого о том, что будто бы я, — говорил генсек, — принадлежал к так называемой „военной оппозиции" на VIII съезде нашей партии. Это совершенно неверно, товари­щи. Это сплетня, сочиненная Зиновьевым и Троцким от не­чего делать. У меня имеется в руках стенограмма, из кото­рой ясно, что я выступал тогда вместе с Лениным против так называемой „военной оппозиции".

Подобные примитивные приемы, тем не менее, действо­вали безотказно: „Сталин защищал Ленина". В своей почти трехчасовой речи 1 августа Сталин то и дело обращался к Ленину. „Мы осуществляем лишь заветы Ленина, — гово­рил Сталин, — в то время как лидеры оппозиции порвали с ленинизмом, предав забвению заветы Ленина".

Обращение генсека к Ленину всегда имело большой эф­фект. Думаю, что Сталин в целях борьбы внимательнее, чем кто-либо другой, прочел Ленина и использовал его марк­систские колларии в борьбе с ересями в большевистской партии.

Мумифицирование вождя и „бальзамирование" его идей создало дополнительные предпосылки утверждения догма­тического склада мышления и характера членов больше­вистской партии. Вначале еще как-то пытались объяснить рациональными мотивами решение сохранить мумию. Так, например, секретарь Президиума ЦИК СССР А.Е.Енукидзе в июле 1924 года заявил на заседании комиссии по увекове­чению памяти В.И.Ульянова-Ленина: „Мы не хотели создать из останков Владимира Ильича какие-то „мощи", посред­ством которых мы могли бы популяризировать или сохра­нять память о Владимире Ильиче… Мы… придавали и прида­ем

величайшее значение сохранению облика этого заме­чательного вождя для подрастающего поколения и для бу­дущих поколений, а также для тех сотен тысяч, может быть, и миллионов людей, которые будут в высшей степени счастливы увидеть облик этого человека". Я думаю, те 150 миллионов человек, которые прошли за несколько деся­тилетий мимо ленинского саркофага, и не подозревали, что они должны быть „в высшей степени счастливы…".

Организуя оперативный выпуск ленинской литературы и создание многочисленных памятников вождю, Политбюро одновременно начало процесс избирательного использова­ния его наследия. Многие речи, статьи, сотни писем и запи­сок, некоторые резолюции Председателя Совнаркома были спрятаны, сокрыты почти на семь десятилетий. Прятали многое. Даже информацию о его болезни. Например, ко­миссия ЦИК СССР по организации похорон 28 января 1924 года обратилась в Политбюро „с просьбой сорганизо­вать возможно быстрее правильную и всестороннюю ин­формацию о жизни — до последнего момента — Ильича, об истории его болезни до 21 января и, в особенности, о последних месяцах его жизни". Наивные люди! Очень скоро все эти вопросы станут большой государственной тайной.

Ленин сам страшно любил тайны и секреты, а государство, созданное им, полностью унаследовало его „заветы" и в этой области. Например, как большая тайна хранились данные о расчетах с лечившими Ленина иностранными вра­чами. Всего „пользовало" больного, консультировало и при­нимало участие в многочисленных консилиумах 26 врачей: профессора Доршкевич, Ферстер, Клемперер, Борхардт, Крамер, Россолимо, Минховски, Штрюмпель, Геншен, Нон­не, Бумке, Обух, Вейсборд, Авербах, Осипов, Бехтерев, Кроль, Фельдберг, доктора Кожевников, Левин, Гетье, Ели– стратов, Розанов, Доброгаев, Попов, народный комиссар здравоохранения Семашко. Всем иностранным профессорам, естественно, следовало платить. Вот таких записок, которая приводится ниже, в деле о лечении Ленина множество.

Зачем-то, например, члену коллегии ОГПУ Глебу Ива­новичу Бокию понадобились сведения о суммах, которые получили врачи-немцы. Из советского представительства в Берлине Бродовский ему сообщает:

„1. По поручению ЦК РКП от 24.4.22 проф. Борхардту выдано 220 000 германских марок.

2. Согласно запискам тт. Карахана и Сталина от 3.6.24 выдано профессору Ферстеру 5000 фунтов (первая поездка).

3. По постановлению ЦК согласно телеграмме от 20.9.22 выдано профессору Ферстеру 2500 фунтов (вторая поездка).

4. По поручению тов. Карахана (шифровка от 29.3.23) выплачено проф. Минковски 4400 фунтов стерлингов.

5. Согласно той же шифровке выдано проф. Бумке 9500 долларов и проф. Штрюмпелю 9500 долларов.

6. Согласно записке тов. Карахана от 30.4.23 выдано проф. Бумке 19 500 долларов.

7. Согласно той же записке тов. Карахана от 30.4.23 вы­дано проф. Ферстеру 4400 фунтов стерлингов…"

Здесь же бумаги, разрешающие выплату профессору Геншену 25 000 шведских крон, и многие другие подобные документы о том, как расплачивались с врачами в Москве по их приезде.

В этих бумагах обширная переписка Москвы со своими представительствами в западных столицах; предписывалось соглашаться с врачами на любых условиях. Полпреды же давали свои советы по объемам и характеру оплаты труда врачей. Вот, например, полпред в Германии Н.Н.Крестинский пишет Сталину, Троцкому и Молотову: „Ферстер по­лучил уже у нас два раза хороший гонорар; он не сомнева­ется, конечно, что и эти три поездки будут хорошо оплаче­ны… Думаю, что Минковски сможет удовлетвориться мень­шим, чем Вы будете давать Ферстеру…"