Ленин
Шрифт:
Ленин долго прислушивался; наконец выругался, заткнул уши пальцами и начал бегать по комнате, завывая:
— О-о-о! Мистер Кинг! Мистер Кинг!..
Глава XXXII
Месяцы тянулись и проходили как дурной сон. Из тяжелой мглы, повисшей над Россией, выходили ужасные, апокалиптичные фигуры и оставляли за собой кровавый след.
— Ленин не видел этого, сидя в тишине Кремля.
Но не только над населением повисла невыносимая, ядовитая мгла.
Всемогущий диктатор, опираясь на безоглядно преданную ему коммунистическую
Сто двадцать миллионов россиян с течением времени охватило страшное, хотя и естественное безразличие. Их уже ничто не могло напугать. Смертная казнь уже не приносила никакого эффекта, она перестала быть кнутом, заставлявшим выполнять приказы пролетарского правительства. Одни умирали, другие, с полным спокойствием ожидая смерти, пассивно сопротивлялись воле правящей партии, которая угнетала их все более беспощадно. Россия еще не набрала сил для нового восстания, она была ужасно истощена; крестьянин, рабочий, интеллигент знали, что нет никого, кто мог бы мощной рукой взять бразды управления государством после народных комиссаров, если бы отчаянная толпа разорвала их на улицах Москвы и Петрограда. Те, кто жил, сжимали зубы и ждали чуда и невозмутимо шли под стенку, видя смерть близких и не имея слез, чтобы их оплакивать.
Ленин переживал иные муки, быть может, более страшные, длящиеся непрерывно.
Он видел крушение своего дерзкого плана. Спасал его как мог, ценой революционной совести, очарования и личного авторитета.
Он вынужден был впустить иностранный капитал; террором принуждать рабочих к труду; почти ежедневно капитулировать перед крестьянством, которое, победив «бедняков», все быстрее и явственнее создавало новую, численно могущественную буржуазию. «Земля» породила из своего муравейника людей рассудительных, ловких и решительных. Они умели оказывать давление на все большевистские учреждения и даже реформировать их.
Вспыхивали восстания на Кавказе, в Туркменистане и среди киргизов. Они, правда, подавлялись со всей жестокостью, но производили плохое впечатление о России за границей и будили надежду в других угнетенных московским правительством народах.
Города, промышленность и сами комиссары оставались в зависимости от крестьян, которые кормили их неохотно, вынужденно и под угрозой.
Кровавая работа «чека» после убийства католического ксендза, прелата Будкевича, вызвала возмущение всего цивилизованного мира. Ленин вынужден был реформировать это учреждение, присваивая ему для видимости другой облик и название.
Диктатор предчувствовал, что в недрах партии растет сомнение в его безошибочности, что группа товарищей со Сталиным и Мдивани во главе выступает с острой критикой неуверенной политики Совета народных комиссаров.
Ленин мечтал о возможности начать новую войну, во время которой любые методы управления государством находили легкое обоснование и оправдание.
Причин для войны, несмотря на никогда не прекращающиеся угрозы, преступления и интриги Кремля, не было.
Европа поняла, что большевизм запутался в собственных сетях и спокойно ждала окончательной развязки.
К погруженному в невеселых мыслях Ленину вошла личная секретарша диктатора — Фотиева.
— Владимир Ильич! — воскликнула она с веселым смехом. — Во двор прибыла детвора из детского приюта вашего имени. Дети просят, чтобы вы к ним вышли!
Ленин тяжело встал с кресла и открыл дверь на балкон.
На внутренней площадке стояла ватага детей.
Они выглядели как самые последние нищие в своих разноцветных, потрепанных лохмотьях: девочки с дырявыми шалями на плечах, мальчики — в шапках, из которых торчали клоки ваты; дети были босые, с серыми, озлобленными лицами, угрюмыми глазами, подчеркнутыми синими тенями, и держали в руках красные флажки с коммунистическими надписями и портретами Ленина.
Увидев его, они начали махать красными обрезками бумаги и скандировать:
— Да здравствует Ильич!
Донеслось пение «Интернационала».
Ленин выступил с речью, глядя на эту ватагу утомленных, ленивых и больных детей:
— Молодые товарищи! Вам предстоит закончить то, что начали строить мы: строить счастье для всего человечества. Помните об этом всегда, не тратьте усилий на привязанность к родителям, братьям, друзьям. Забудьте о любви к Богу, которого придумали обманщики-попы. Все сердце, всю душу отдайте борьбе за счастливый мир!
— Да здравствует Ленин! Ленин — наш вождь и отец! — изо всех сил крикнули воспитатель и учительница.
Дети выкрикивали что-то непонятное, злобно смеялись и толкались локтями.
Ленину показалось, что он услышал тонкий голос девочки:
— Отец, а не кормит!.. Все картошка и картошка… Черт ее побери!
Делегация с криками покинула дворик Кремля, не оглядываясь на стоявшего на балконе Ленина.
Дети шли через весь город.
По дороге они воровали с лотков яблоки, огурцы и хлеб; выкрикивали непристойные слова и постоянно разбегались в разные стороны. Один из мальчишек запустил камнем в витрину магазина. Девочка лет тринадцати, заметив проходившего рядом красного офицера, потянула его за рукав и прошептала, бессовестно глядя ему в глаза:
— Дай рубль, тогда пойду с тобой…
Наконец они пришли в приют.
Это был небольшой дворец, покинутый владельцем и реквизированный властями. Над фронтоном, опирающимся на четыре колонны, висел белый транспарант с надписью: «Детский приют имени Владимира Ильича Ленина».
За деревья парка и высокие дома садилось солнце.
Дети шумно вошли в прекрасный некогда зал. Теперь в нем царили разруха, духота и грязь. Выщербленные пулями стены лоснились от жира и пестрели коммунистическими лозунгами, которые были перемешаны с мерзкими надписями; вокруг тянулись широкие, ничем не застеленные, пыльные, заваленные мусором, со следами грязных ног нары.
Воспитатель зажег керосиновую лампу, а один из мальчиков поставил на стол миску отварной картошки.
— Сволочи! — проворчал сидящий на нарах подросток. — Их только на картошку хватает! Чтобы их черная смерть задушила!
После ужина мальчики и девочки полезли на нары, подстилали под голову свернутые лохмотья, проклиная и ругаясь при этом.
В комнату бесшумно проскользнула девочка лет четырнадцати. Она была одета лучше, чем остальные дети.
Она молчала, глядя строго и внимательно карими глазами.