Ленин
Шрифт:
После обеда мужчины пошли на работу, а дамы принимали в соседней комнате шумных, требовательных клиенток, которые, однако, замолкали перед двумя тихими и понимающими женщинами и уже спокойно с ними советовались.
Когда Петр обратил на это внимание госпожи Сергеевой, она ответила:
— Среди наших клиенток есть уже даже жены значительных комиссаров, настоящие, дружественные души. Они рассказывают нам, что их огорчает и беспокоит. Особенно они опасаются постоянной слежки правительства за убеждениями супругов. Уже бывали случаи принудительных
Инженеры попрощались с приятелями и пошли домой.
Они шли по узкой улочке, которая бежала среди почерневших деревянных домов, словно узкое русло сточной канавы.
Из-за угла вышла погребальная процессия.
Белая, ужасно худая кляча, отчаянно тряся головой и тяжело дыша, с трудом тянула повозку со стоявшим на ней неловко сбитым из нетесаных досок гробом. Из его щелей торчала солома и какие-то белые тряпки.
Рядом с лошадью шел бородатый человек и постоянно хлестал ее кнутом.
За повозкой шло несколько удрученных фигур. Кто-то громко рыдал.
Внезапно конь пошатнулся и упал на землю, брыкал ногами и, напрягая длинную, худую шею, пытался поднять тяжелую голову. Напрасно бородатый человек, размахивая кнутом, хлестал клячу, напрасно пинал ее толстыми ботинками в распухший живот; не помогли и усилия провожавших покойника людей. Это была уже агония белой клячи. Она несколько раз вздрогнула, заржала, издала свистящий хрип и, вытянув внезапно шею и ноги, окоченела.
— Ах, падаль проклятая! — выругался бородач и в отчаянии бросил кнут на камни.
Люди недолго посовещались.
Они сняли гроб с повозки, поставили на плечи и, сгорбившись, пошли к месту последнего пристанища дорогого или дружеского существа.
Прекратились рыдания. Тяжело дыша и спотыкаясь на ухабистой мостовой, люди исчезли за темным поворотом улицы.
Бородатый человек постоял некоторое время, ругаясь и почесывая голову, после чего опустил, наконец, кнут и ушел.
Молодые инженеры шли за ним на расстоянии, направляясь в центр. Вдруг они услышали приглушенные голоса.
Они оглянулись и остановились в недоумении.
Из черных убогих домиков начали выходить жители.
Как стая голодных псов, они окружили труп лошади и набросились на него. Блеснули топоры и ножи, раздались крики и проклятия. Одни уже убегали, унося с собой куски конской падали. Остальные боролись между собой, вырывая из лежавшего корпуса внутренности. Маленькая девочка прыгала на одной ножке и, хищно пища, грызла дымящийся кусок мяса.
— Бог создал человека по своему образу и подобию и вдохнул в него дух свой! — прошептал Георгий и вздрогнул.
Петр ничего не ответил. Только заскрежетал зубами и побежал не оглядываясь.
В комнате гостиницы, где расположились делегаты-специалисты, они обнаружили доставленные им материалы заседаний. Просматривать их они начали после ужина, но вдруг кто-то постучал в дверь.
Вошел сотрудник милиции.
Как правило такой визит не был чем-то приятным, поэтому Болдыревы смотрели на него холодным, пронзительным взглядом.
Милиционер внезапно громко рассмеялся.
— Вы не узнали меня? — воскликнул он. — Это я, инженер Буров.
— Буров! Степан Буров! — воскликнули Болдыревы, приветствуя бывшего коллегу. — Откуда ты здесь взялся и к тому же в таком замечательном качестве,
— А что мне оставалось делать, дорогие мои? — рассмеялся милиционер. — Фабрики сдохли, а я не собирался брать с них пример, поэтому нырнул в милицию как инспектор по зданиям и городским коммуникациям. У меня, правда, не так много работы! Я каждый день пишу два или три протокола о том, что тот или иной дом готов рухнуть, что не работает канализация, потому что ее засорили покойники… Зимой людишки прятались в этих каналах и умирали себе в одиночестве.
Коллеги болтали долго. Буров, наконец, встал и сказал:
— Я должен идти. Сегодня мне предписано навестить разные подозрительные места. Власти опасаются, не упадут ли крыши на голову гостей столь полезных заведений. Может, хотите пойти со мной? На это стоит посмотреть!..
Георгий отказался, а Петр сразу же согласился.
Они вышли в город и заглянули в милицейское отделение.
Буров кивнул на троих верзил, игравших на скамье в карты.
— Мои подчиненные! — прошептал он, подмигнув одним глазом. — Мужики что надо, скажу я тебе! Жизнь их побила и помяла, как повар тесто. Кажется, до войны они прозябали на каторге. Преступники, ну а теперь — агенты общественной безопасности!
Верзилы тем временем одевались, затягивая ремни с висящими на них револьверами и пристегивали сабли.
Рядом с Кузнецким мостом Буров остановился перед темным трехэтажным домом и постучал в дверь.
Долго никто не отвечал. После третьего звонка раздался топот босых ног по лестнице. Двери, застегнутые на цепочку, приоткрылись, и через щель выглянуло испуганное лицо.
— Открывай, а не то — выстрелю! — буркнул один из милиционеров, придержав дверь ногой.
Они вошли по лестнице на третий этаж и позвонили снова.
Кто-то повернул в дверях латунный глазок, и раздался голос:
— Ах, товарищ Буров!
Они вошли в сени, а оттуда в большой зал, ярко освещенный ацетиленовыми лампами.
Окна были плотно задрапированы толстыми шторами, на полу лежал прекрасный пушистый ковер, который заглушал звук шагов.
В зале было около ста гостей.
Они играли в карты, рулетку, домино. Кучи золотых монет, целые горсти бриллиантов и драгоценных камней, колец, брошей, браслетов, пачки долларов и английских фунтов переходили из рук в руки.