Ленин

Оссендовский Антоний Фердинанд

Разрывались незнакомые, глумливые, чуждые это теплой, весенней, ночи голоса. Широкой струей плыла, зависая над городом, громкая музыка, вырывающаяся из освещенных театров, кинематографов и ресторанов.

Приближалась полночь.

Таинственное время, в которое русский народ веками, забывая о никогда не заканчивающихся бедствиях и муках, возносил молитвы к Спасителю Мира. Замученный людьми, Он воскрес когда-то в это же время и вошел в лучезарное царство своего небесного Отца.

Тихая, задумчивая, пронизанная прелестью воспоминаний, ощущающая божественное благословение ночь…

Что же смущало ее теперь? Кто наполнял ее шумом, скрежетом, громким клекотом, вихрем срывающихся, богохульствующих,

омерзительных человеческих окриков, резвой музыкой, диким смехом, безумным проклятием?

Сквозь толпу продвигалась процессия безбожников, направленная красным Кремлем.

Во главе ее шли люди, несущие огромный портрет Владимира Ленина, окруженный пурпурными знаменами, а за ним вытянулась поющая «Интернационал» и веселые, неприличные песни, змейка людей с наглыми, угрюмыми и обреченными, несмотря на дерзкие, веселые слова, лицами. Лицами людей, приближавшихся к месту своей казни.

Они не видели в эту ночь воскресения Сына Божьего и делали очередной шаг к Голгофе позора.

В толпе, подпрыгивая и безумствуя, кружились фигуры, переодетые в Бога, в белых одеждах, с седыми и длинными волосами и бородами; в Христа, сидящего задом наперед на осле; в апостолов, несущих в руках большие бутылки с надписями: «святой опиум», «благословенная водка», «чудесный яд», а за ними бесстыже подергиваясь, обнимаясь и танцуя, метались в цветных одеждах мужчины и женщины, с надписями на груди: «святой Николай»; «Алексий — человек Божий», «святой Александр», «святой Григорий Распутин», «святая Мария», «святая Екатерина»…

Верхом на покрытых отвратительными надписями крестах ехали подростки; обнажались бесстыжие, разнузданные уличные девки, пронзительно вереща и выкрикивая ужасные богохульства.

Процессия окружила собор и направилась к Казанским воротам.

Толпа шла, не снимая шапок и все громче крича, пока крик этот не перерос в стонущий вой, может, грешный, оскорбительный, а может — ужасный, отчаянный…

Какая-то женщина вознесла руки к чудесному образу Богородицы и принялась рыдать срывающимся от бешенства или страха голосом:

— Если можешь, если существуешь, покарай нас, покарай!

— Хо! Хо! Хо! — выла угрюмо и жалобно толпа.

На предместьях, куда не дошла бушующая толпа безбожников, происходили другие вещи.

Братья Болдыревы шли в направлении стоявшей на старом кладбище церкви. В мраке неосвещенных улиц и убогих переулков передвигались темные фигуры, устремившиеся к далекому кварталу, где стояла древняя, уцелевшая в революционных боях церковь. Верующие протискивались в главный неф просторной святыни, другие спускались по каменным ступеням в нижнюю церковь, находившуюся в подземельях храма.

Рабочие с женами и детьми, крестьяне, которых праздник застал в столице, бездомные нищие, побирающиеся старухи, интеллигенты в потрепанной одежде, иногда босиком, толпились голова к голове. Радостные, оживленные, просветленные лица; глаза, всматривающиеся в святые образа, в сверкающую бронзу и позолоту, скрывающих алтарь ворот; дрожащие губы, нашептывающие слова молитвы; руки, совершающие крестное знамение и держащие горящие восковые свечи; над морем голов проплывал голубой, пахнущий дымок кадила, а вверху, под куполом, таилась непроглядная тьма.

Собравшиеся в Божьем храме люди забыли в этот час молитвы о суровой, мучительной жизни. Они не чувствовали боли ран, нанесенных немилосердной судьбой; исчезло не раз хватавшее холодными пальцами за горло отчаяние; улетучились, подобные ядовитой мгле, жалобы и сожаления; прояснились до сих пор запутанные, перекрещенные, опасные распутья; бесследно исчезла трясина, по которой уже несколько лет, увязая и погибая, передвигался измученный народ; глубоко спрятались переполняющие сердца слезы; мысль вырывалась из-под тяжелого мрака смерти и бежала по освещенному пути туда, где находилась извечная Правда, очерчивающая судьбу человечества и ведущая его к цели, необъятную для разума живущих; где-то на дне души зарождалась надежда, что это никчемное, убогое существование — всего лишь проходящее мгновение, необходимое и обязательное для исполнения приговора и исполнения Слова. В эти минуты все наполнялось значением, красками и божественным светом. Каждый из молившихся под этим темным куполом церкви чувствовал себя борцом за великое дело, одним из тех, кто высоко поднимает знамя спасения и закрепляет окончательную победу.

Стоящий перед алтарем дьякон читал звучным голосом:

— В первый же день недели Мария Магдалина приходит ко гробу рано, когда было еще темно, и видит, что камень отвален от гроба. Мария стояла у гроба и плакала. И, когда плакала, наклонилась во гроб и увидела двух ангелов, в белом одеянии сидящих, одного у главы и другого у ног, где лежало тело Иисуса. И они говорят ей: жена! что ты плачешь? Говорит им: унесли Господа моего и не знаю, где положили Его. Сказав сие, обратилась назад и увидела Иисуса стоящего; но не узнала, что это Иисус. Иисус говорит ей: жена! что ты плачешь? кого ищешь? Она, думая, что это садовник, говорит Ему: господин! если ты вынес Его, скажи мне, где ты положил Его, и я возьму Его. Иисус говорит ей: Мария! Она, обратившись, говорит Ему: Раввуни! — что значит: Учитель! Иисус говорит ей: не прикасайся ко Мне, ибо Я еще не восшел к Отцу Моему; а иди к братьям Моим и скажи им: восхожу к Отцу Моему и Отцу вашему, и к Богу Моему и Богу вашему [3] .

3

Евангелие от Иоанна, XX, 1, 11—17.

Дьякон закончил на высокой триумфальной ноте.

От алтаря вышел священник с крестом и горящей свечой в руках.

Голосом, в котором дрожали слезы, он воскликнул:

— Братья и сестры! Христос воскрес, Аллилуйя! Осанна, Господу на небесах!

Толпа шевельнулась, падая на колени, и радостно ответила:

— Воистину воскрес Господь! Аллилуйя! Аллилуйя!

Хор и молящиеся толпы верующих пели трогательный гимн:

Христос воскрес из мертвых, Смертью своей победив смерть, И людям доброй воли Дал жизнь вечную на небесах.

Пение прекратилось. Молодой священник, благословив собравшихся крестом и святой водой, сказал:

— Словами соборного послания святого Апостола Иакова заклинаю вас, братья мои и сестры! Ибо сказал Апостол Христа Господа, Спасителя и Учителя нашего: «Итак, братья мои возлюбленные, всякий человек да будет скор на слышание, медлен на слова, медлен на гнев, ибо гнев человека не творит правды Божией. Посему, отложив всякую нечистоту и остаток злобы, в кротости примите насаждаемое слово, могущее спасти ваши души. Будьте же исполнители слова, а не слышатели только, обманывающие самих себя. Ибо кто слушает слово и не исполняет, тот подобен человеку, рассматривающему природные черты лица своего в зеркале: он посмотрел на себя, отошел и тотчас забыл, каков он. Но кто вникает в закон совершенный, закон свободы, и пребудет в нем, тот, будучи не слушателем забывчивым, но исполнителем дела, блажен будет в своем действии» [4] .

4

Послание святого Иакова, I, 19—25.