Ленин
Шрифт:
— Спрячьте кулак, человече, иначе мы ни до чего не договоримся! — сказал он строгим голосом. — Я знаю из газет, что в январе соберется Учредительное собрание. Оно примет новый закон о земле. Подождем! Недолго уже осталось!
Он погладил седую, опадавшую на грудь бороду и спокойно, доброжелательно посмотрел на мужиков.
Гусев внезапно начал отвратительно браниться:
— Ты нас, буржуй, обидчик, за нос не води! Хватит выжимать из нас пот, кровь и слезы! Отдавай все! Да смотри, чтобы мы тебе голову не оторвали и не засветили между глаз — ха-ха —
— Угрожаешь? — спросил Болдырев и, обращаясь к мужикам, воскликнул:
— Что ж вы, соседи, молчите? Жили мы с вами в дружбе. Вы знаете, что не выжимал я из вас ни пота, ни слез, ни крови! Это глупый бред этого бездомного бродяги, пьяницы, арестанта! Говорите! Я хочу знать, живет ли в ваших сердцах справедливость!
Мужики переминались с ноги на ногу и ворчали:
— Ну… ясно, что… вроде по-доброму мы жили… Гнету не было никакого… Что скажешь?! Только вот приказ вышел, чтобы всю землю и имущество у помещиков забирать и… делить… ваше на это согласие иметь… ведь и так… отберем…
— Отберете? — крикнул Болдырев. — А каким это правом? Преступниками хотите стать? Что на это скажет правительство, когда порядок в стране наступит? Вы об этом подумали?
— Не будет при твоей, буржуй, жизни другого правительства, кроме нас — рабочих и крестьян! — рассмеялся Гусев. — Отдавай, а то сами заберем!
Болдырева, старого отставного полковника, героя двух войн, запугать было не просто. Он гордо выпрямился и ответил, четко акцентируя каждое слово:
— Не отдам, пока в руках у меня не будет написанного и утвержденного правительством закона! Если Национальное собрание решит — отдам без слова протеста. Теперь, если хотите, можете приступить к насилию и преступным действиям, но вы строго за это ответите! Опомнитесь, пока не поздно! Идите домой, подумайте, а о том, как порешите, пускай мне сообщит староста.
Он махнул рукой и ушел.
Мужики покинули поместье в угрюмом молчании.
— «Господин» по справедливости говорил… — буркнул один из мужиков. — Можно и подождать…
— Ждите… Ждите! — набросился на него Гусев. — Дождетесь новых полицаев, тюрем и нагаек… Буржуи установят в Учредительном собрании старый порядок, а вы, как скот, пойдете в их ярмо… Брать! Брать, пока не поздно!
— Ну-у, брать так брать… — раздались несмелые пока голоса.
Через час в поместье прибежал староста.
Он мял шапку, чувствовал себя неловко, трусливо оглядывался.
— Беда, господин, беда! Народ спятил… Конец света! Мужики постановили отобрать у вас землю, скот, дом, технику, а вас с госпожой прогнать из поместья. Они приказали мне передать, чтоб ты немедленно выгнал приехавших родственников, потому что, как говорит Гусев, — они объедают крестьян… Это не мы хотим этого… только этот… Гусев… Он всех подстрекал, как дьявол-искуситель… Беда!
Наклонившись к уху господина Болдырева, он прошептал:
— Переоденьтесь в мужицкую одежду и ждите. Я за вами пришлю телегу… Мой сын, ваш крестник, отвезет всех вас в город… Там вам безопаснее будет…
Старый полковник побледнел и надолго задумался.
Наконец ответил:
— Спасибо вам, староста! Пришлите Ивана с телегой…
Староста вышел, а господин Болдырев направился в салон, где собралась вся семья.
Спокойным, ни разу не дрогнувшим голосом он сказал, что решил отдать мужикам поместье и остаться, чтобы темные крестьяне не развалили хозяйства.
— Стану их советником и помощником! — воскликнул он. — Я не имею права покинуть свое хозяйство. Если оно должно перейти в руки народа, пускай народ использует его с максимальной пользой, а без меня он этого сделать не сможет. Я остаюсь! Что касается вас, то мужики хотят, чтобы вы уехали… Брат Валерьян заберет свою семью и мою жену. Будете жить у моего друга Костомарова. Он сидит на маленьком загоне пашни, работает как обычный крестьянин, поэтому у него землю не заберут. Это самое безопасное по сегодняшним временам место!
Жена Сергея Болдырева, седая старушка, запротестовала.
— Я останусь с тобой! — воскликнула она. — Я тебя не оставлю. Я на войну за тобой поехала, как санитарка, могу ли теперь оставить тебя одного… Детей у нас не было, жили мы для себя, вместе и умереть можем… Остаюсь и не пытайся меня отговорить. Конец! Решено!
Растроганный Болдырев не возражал. Он подошел к жене и просто сказал:
— Спасибо тебе, Юлия!
Потом он посовещался с братом, попросил его сохранить кое-какие документы и несколько драгоценностей, которые со временем можно бы было продать; он советовал ему предупредить старого чудака Костомарова, что, может быть, вскоре приедет к старому другу на более длительное время.
— Боюсь, — говорил он, — что мужики впадут в бешенство, как ваши рабочие! Когда надежда исчезнет — приеду к Костомарову и буду ему помогать.
После заката солнца инженер с семьей уехали.
Поместье в Розино опустело.
В старом доме, который помнил пышные времена Елизаветы, осталась пара глубоких стариков.
Они сидели в полутемной комнате и говорили тихими голосами.
— Скажи, есть ли в околице хоть один человек, которого мы обидели? — спрашивала старушка. — За что же столько к нам ненависти? !
Она тяжело вздохнула и горько расплакалась.
Муж долго ничего не говорил.
Он несколько раз прошелся по комнате и, решившись наконец, начал шептать:
— Вопрос этот не простой, ой, очень не простой! Мы не за свои грехи отвечаем… За грехи правительства, дворянства, чиновников, интеллигенции, за преступления царя понесем наказание. Мужик считался скотом, который слушается только кнута. Темен он, а его из темноты никто не хотел вывести. Все большую пропасть выкопали между крестьянством и правительством с интеллигенцией… Вот мы и дождались дней мести! Дикий и невежественный мужик сам вырвался из темницы… Мы для него не только добрые соседи — Сергей и Юлия, которых они знают уже пятьдесят лет. Мы «господа», образованные, близкие прежним властям люди, а значит — враги…