Ленинград-43

Савин Владислав

Но это было бы после. А пока — первый прогон машины с выводом на проектную мощность шесть тысяч лошадиных сил, развиваемую стандартной турбиной с эскортного миноносца типа «Джон-Батлер». Пока шесть — но на чертежах была уже более мощная установка с турбиной на тридцать тысяч, от эсминца типа «Самнер». Эта же конструкция была лишь простым и дешевым прототипом, ей никогда не довелось бы работать на корабле.

Поскольку установка была экспериментальной, автоматика управления ею пока отсутствовала. Зато к каждому клапану и рубильнику было приставлено по человеку, должному включать и выключать по команде старшего инженера-испытателя. Впрочем, отчего на военных кораблях личный состав БЧ-5 составляет несколько десятков (на эсминцах) и даже сотен (на крейсерах и линкорах) человек, а на торговых судах, даже самых крупных, вахта в машинном отделении не больше десяти, а обычно и меньше? Именно затем, чтобы всё работало даже при отказе автоматики из-за боевых повреждений и при оперативном переключении на дублирующие режимы, предусмотреть которые не может никакой автомат (по крайней мере до появления бортовых компьютеров).

Запуск успешно. Стрелки на циферблатах резко качнулись вправо — обороты, давление, температура! Звука почти не было — у турбины замкнутого цикла нет выхлопа в атмосферу и, в отличие от дизеля, нет возвратно-поступательных движений, воспринимаемых конструкцией. Машина уверенно набирала обороты. Всё шло точно по плану — на вид.

Трифторид хлора воспламеняет железо, молибден и вольфрам. Воспламеняет со взрывом дерево, бумагу, почти любую органику. При контакте взрывает метанол, ацетон, эфир. С водой реагирует очень бурно, с выделением большого количества тепла. Пентаборан же воспламеняется при контакте с воздухом, легко образует взрывоопасные соединения, детонирующие при ударе, взрывается при контакте с водой — а также является чрезвычайно токсичным веществом нервно-паралитического действия, сравнимым по силе с боевой фосфорорганикой. В известной нам исторической последовательности пентаборан применялся как топливо для ракет, в паре с трифторидом хлора (окислителем) — но именно эти работы вызвали тщательное изучение всех физико-химических свойств этой «сладкой пары» чрезвычайно опасных веществ, и были найдены меры безопасности при работе с ними. В 1943 году пентаборан и трифторид хлора уже умели получать в лабораторных условиях, однако их особенности были еще мало известны. В техническом задании на разработку оборудования была оговорена устойчивость к агрессивным средам — уже знали, что трифторид в обычных условиях не реагирует с никелем, но не знали, что и никель теряет стойкость с ростом температуры и давления. И не знали еще, что категорически нельзя применять тефлон. И что для материалов, имеющих только защитное покрытие (никелированных, а не никелевых), малейший дефект приводит к очень быстрому проеданию материала на всю глубину, в отличие от других, менее агрессивных аналогов, что просто дали бы пятно коррозии, которое могло месяцами ни на что не влиять. Уже были испытания малой, «лабораторной» модели, они прошли успешно, что успокаивало и настраивало на оптимистический лад. Но нет корабельных турбин столь малой мощности — и оттого в той, почти игрушечной модели, заряженной буквально несколькими литрами химикатов, давление и температура были намного ниже (а до семисот пятидесяти градусов по Цельсию никель сохраняет устойчивость к трифториду хлора). Мало было и время работы. И главное, там трубки были цельноникелевыми. Возможно, если бы и на «игрушке» провели длительный цикл испытаний, дефект всё же выявился бы, коррозия всё равно ведь шла, только медленнее. Но заказчик торопил, и было принято решение сразу делать полупромышленную установку. Ведь это всё то же самое, лишь размером побольше?

Сначала послышалось шипение. Через секунду сбоку из трубы возле теплообменника ударил факел, как струя огнемета — стремительно растущая в размере, так как пламя дополнительно расплавляло брешь. Помещение цеха-лаборатории не было стерильным, не только стены, но и сама установка снаружи покрашены масляной краской, здание было из кирпича, но перекрытия и внутренние перегородки деревянные. Всё вспыхнуло мгновенно, как политое бензином. Техник-испытатель, ответственный за клапаны подачи, не терял времени, но клапаны оказались слишком тугими, и их было два на него одного, он так и умер: стоя, с руками на маховике. А старший инженер даже не успел крикнуть: «Бежим!» Из четырнадцати испытателей в живых не остался никто.

А когда взорвались цистерны, и с трифторидом, и с пентабораном, по нескольку тонн каждая, начался локальный Армагеддон.

Атлантический океан, 43° с. ш, 14° з. д. 16 ноября 1943.

Дер эрсте батальоне марширен, дер цвайте батальоне марширен… В реальности же самый дотошный план, где, казалось бы, учтено всё, в неизменном виде живет до первого столкновения с действительностью. Исключения крайне редки — как распространенная легенда, что Наполеон, узнав, что Австрия объявила ему войну, тут же продиктовал весь план будущей кампании, закончившейся для австрийцев Ульмским разгромом, и все события, их время, место и результат, полностью совпали с действительностью. Так то были Наполеон и австрийцы — и то, источник этой легенды неясен, то ли сам Бонапартий, то ли кто-то из его маршалов — ну, а записать задним числом можно всё, бумага стерпит. Аналогично Франция сорокового года, где самым горячим сторонником версии, что гениальный план арденнского прорыва был творением единолично Манштейна, являлся сам Манштейн (в знакомой нам исторической реальности).

План нужен — но в дополнение к нему огромное значение имеет личность за штурвалом, которая может, заметив отклонение, оперативно всё подтянуть, отработать уже подготовленный вариант. Иначе будет, как в ту войну Бонапарта с австрийцами, идиотизм австрийского командующего фельдмаршала Макка, который накануне битвы под Ульмом никак не отреагировал на известие, что французы ужеперешли Дунай и вот-вот атакуют — потому что был исключительно занят составлением своего плана победного форсирования того же Дуная с уничтожением противника, и был тот план, как писал Макк уже после,в своих мемуарах, «настоящим шедевром военного искусства, где была учтена каждая мелочь, предписан маневр каждого батальона». Написано это было уже после поражения — что сказать, если кто-то дурак, то это надолго.

И уж конечно, никто на войне не застрахован от случайной пули или снаряда. Которые могут внести существенные дополнения в план, каким бы совершенным он ни был.

Конвой вышел из Англии 13 ноября. Всего через двое суток после известия, что немцы начали наступление в Португалии. Сорок четыре транспорта под охраной более четырех десятков кораблей охранения, в числе которых старый линкор и целых восемь эскортных авианосцев. Рядом эскадра прикрытия, два новых линкора, «Саут-Дакота» и «Алабама», легкий авианосец «Монтерей», четыре крейсера, двенадцать эсминцев. А за ними, с задержкой на двое суток, вышел флот. «Не эскадра, — думал вице-адмирал Френк Дж. Флетчер, глядя с мостика „Нью-Джерси“, — но флот, по боевой мощи превосходящий весь флот такой страны, как Италия или Франция, да и у Англии сейчас осталось всего три тяжелых авианосца и те недомерки, а здесь параллельным курсом идут три красавца типа „Эссекс“, лучшие авианосцы мира, способные выпустить в воздух силу, которая разотрет в порошок любую эскадру, какую только можно встретить в этих водах! И сам „Нью-Джерси“ — это, без сомнения, самый лучший, самый мощный линкор, превосходящий любой корабль своего класса в британском, немецком, итальянском флоте. Русские, правда, сообщили, что, по их сведениям, последние японские линкоры „Ямато“ — это вообще что-то чудовищное: семьдесят три тысячи тонн, восемнадцатидюймовые пушки и полуметровой толщины броня — к этим сведениям, вызвавшим в штабе ажиотаж, близкий к панике, Флетчер отнесся спокойно. Поскольку и типу „Айова“, к которому принадлежал „Нью-Джерси“, даже в серьезных справочниках вроде британского „Джена“ приписывались бортовая броня в сорок пять сантиметров и 35-узловая скорость (в реале бронепояс в полтора раза тоньше, а ход тридцать узлов в процессе службы был зафиксирован лишь однажды, у одного корабля) — значит, правило „чтобы боялись“ знакомо не только нам, но и японцам. О том, что сама „Айова“ полгода назад была потоплена, причем этим же противником, германским линкором „Шарнгорст“ под командой того же Тиле, который будет сейчас ждать у португальских берегов, адмирал старался не думать. Там была цепочка маловероятных случайностей, которая больше не повторится — а главное, зачем лезть врукопашную, когда у тебя есть кольт, а у противника нет? Без малого триста самолетов на авианосцах растерзают гуннов, не дав им вступить в морской бой — и остается лишь сожалеть, что лавры выловить из воды проклятого пирата Тиле достанутся парням с „Алабамы“ и „Саут-Дакоты“, которые будут добивать подранков».

С этими мыслями Флетчер вышел из боевой рубки, по прозаической причине… впрочем, точная причина отсутствия адмирала на посту в критический момент так и осталась неизвестной историкам, да так ли она важна? Примем же за факт, что командующий эскадрой покинул пост, совсем ненадолго. Однако это имело очень неприятные последствия.

Случайность звалась U-123, возвращавшаяся из похода в Южную Атлантику. Критичным оказалось еще то, что эскадра шла в режиме скрытности, не поднимая воздушные патрули, эта задача была возложена на четырехмоторные «галифаксы» с британских баз, должные с повышенной частотой просматривать океан впереди по курсу. Расследование позже показало, что в график патрулирования вкралась ошибка или небрежность — виновных британцы так и не нашли. И отдельные лица даже позволили себе оскорбительные высказывания в адрес английского союзника, что это была не просто халатность… но эта склока имеет лишь косвенное отношение к этому рассказу.

Хорст фон Шредер, командир U-123, был опытным моряком. В иной исторической реальности он получит Рыцарский крест в мае сорок четвертого, станет вице-адмиралом бундесмарине и умрет в покое в 2006 году, в возрасте восьмидесяти семи лет. Но история уже перевела стрелку, сначала послав ему королевскую дичь, о которой может мечтать подводник — вражеский линкор и три авианосца, — ну а после… Что ж, жизнь такова, что ничего не дает бесплатно.

U-123 шла под шнорхелем. Подводники очень не любили этот режим — при волне, когда труба перекрывалось захлопкой, дизеля начинали сосать воздух прямо из отсеков, ощущение было ну очень поганое! Но с недавних пор эти воды — вблизи от базы, но также и рядом с Англией — стали очень опасными, так что лучше потерпеть, но с большей гарантией вернуться живыми. И если в самом начале была случайность, что американцы, совершая противолодочный зигзаг, сами выскочили на пересечение курса, то капитан-лейтенант Шредер, имевший на боевом счету восемь судов (одно, правда, было шведским, другое и вовсе испанским), увидев в перископ столь жирные цели, времени не терял.

Дистанция — шестнадцать кабельтовых, скорость цели — двадцать три узла. На такой скорости плохо работает акустика даже у БПК конца века, куда там эсминцам этих времен! Считалось, что большой ход, непредсказуемая смена курса и патрули береговой авиации, сообщающие, что лодок в этом районе нет, являются достаточной защитой. Действительно, встреча могла произойти лишь случайно, еще большей случайностью была сама возможность выйти в атаку — но бывает, что и на игральных костях выпадают одни шестерки. И как раз такой случай выпал сейчас, словно прилетела шальная пуля!

Еще одним обстоятельством, благоприятным для немцев и совсем наоборот для янки, было то, что в носовых аппаратах были заряжены четыре парогазовые G7a, оставляющие на воде след, но гораздо более быстрые. Чтобы скрытно стрелять с большой дистанции по тихоходным транспортам, лучше подходили электрические G7e, и Шредер вовсе не был безрассудным человеком. Встретив у Фритауна конвой, он не рискнул прорывать кольцо кораблей охранения, а дал залп с предельной дистанции, с какой был шанс попасть… ну не попали, но шанс точно был! После были еще случаи — короче, на борту остались как раз те демаскирующие торпеды, которые, как положено, зарядили в аппараты — такой порядок. Зато они имели скорость сорок четыре узла против тридцати у электрических, что при стрельбе по быстроходной цели было решающим.