Ленинград(Героическая оборона города в 1941-1944 гг.)
Шрифт:
Поэтому и укреплены подступы к «пятачку», мощные опорные пункты созданы в развалинах 8-й ГЭС, в остатках каменных зданий 1-го и 2-го городков. Сколько уже полегло там красноармейцев и командиров, сколько захлебнулось атак! Плацдарм, однако, есть плацдарм, он уже на левом берегу, а если наступать между Шлиссельбургом и 8-й ГЭС, надо пробежать по льду 500–600 метров, это еще трудней и страшнее…
Евстигнеев отодвинул донесение и задумался. Неужели его рассуждения ошибочны, Линдеман разгадал замысел советского командования и знает в точности, что штурмовать его позиции Ленинградский фронт будет прежде всего не с плацдарма, а по льду!? Нет, не ждет Линдеман удара между 8-й ГЭС и Шлиссельбургом, не ждет, уверен в своих выводах. Похоже, что чертежник специально переброшен гитлеровцами для дезинформации. Но докладывать о нем все равно надо. Военному совету. Говорову.
Говоров, узнав о происшедшем, приказал срочно доставить фашистского унтер-офицера в Ленинград. Новый допрос, теперь уже в штабе фронта, ничего дополнительного не дал. Все конкретное, что сообщал немец, по-прежнему совпадало с данными нашей разведки, а общий вывод был прямо противоположным. Одно настораживало: перебежчик очень уж быстро выразил готовность сотрудничать с нами и прямо предложил использовать его в качестве агента. Торопится, видно, вернуться обратно, поскольку задание считает выполненным. Евстигнеев, когда к нему пришли с новым докладом, порекомендовал порасспросить пленного еще раз. И пообстоятельнее.
К участию в допросе привлекли старшего офицера разведотдела Л. Г. Винницкого, занятого также и выпуском карт, на которых фиксировались данные об. обороне противника. Теперь это был уже не допрос, а скорее дружеская беседа. У перебежчика стремились создать впечатление, что его считают своим.
— Вы дали нам чрезвычайно ценные показания, но хорошо бы для наглядности закрепить их на карте.
Карта тут же была расстелена, но перебежчик не торопился взяться за карандаш.
— Масштаб мелковат, — разглядывая ее, заметил он. — Я лучше сам все нарисую.
Схему он вычертил профессионально.
В разведотделе, оставшись одни, принялись сверять схему со своими картами, и снова получалось, что почти все тут и там совпадает.
— Но вот странность: расхождений в количестве огневых точек у него и у нас нет, а все равно между Шлиссельбургом и 8-й ГЭС их вроде бы больше, чем у 8-й ГЭС на позициях перед Невским «пятачком»…
— Какой там масштаб?
Тут все и выяснилось: перебежчик, действительно, сообщал точные данные (в немецком штабе понимали, что система их обороны вскрыта), но масштаб схемы в районе 8-й ГЭС и Невского «пятачка» был крупнее в два с половиной раза. Оттого и создавалось впечатление, будто там огневых средств много меньше, чем между Шлиссельбургом и 8-й ГЭС. Достаточно было перечертить схему, взяв для нее единый масштаб, как все становилось на свои места.
Перебежчик, когда ему прямо сказали, что простенький его фокус раскрыт, сопротивлялся недолго. Признался, что он не унтер-офицер, а лейтенант и перешел линию фронта со специальным заданием ввести в заблуждение наше командование. Собственно, в штабе Линдемана и так были убеждены, что новое наступление опять начнется с Невского «пятачка». Форсировать Неву, с точки зрения Линдемана и его окружения, было самоубийственно: ее левый берег — сам по себе укрепление. Высота местами доходит до 12 метров. Обрывист. Где могли, гитлеровцы покрыли его льдом, ночами работали мотопомпы. Дзоты, минные поля, в несколько рядов проволочные заграждения. Фашисты считали, что у нас нет выбора, и все-таки «для надежности» им захотелось снабдить еще одним аргументом тех, кто будет доказывать, что следует, как и прежде, в первом броске опереться на левобережный плацдарм.
— Мне нужно было вернуться через пять дней. В качестве вашего агента. Меня ждал чин капитана и высокие награды, — признался гитлеровец, сразу растерявший незыблемое, казалось бы, хладнокровие.
Жданов и Говоров слушали доклад Евстигнеева с нескрываемым облегчением. По приказу Ставки Верховного Главнокомандования срок готовности операции — 1 января, а тут вдруг все пришлось бы менять, начинать сызнова.
— А наступление на 8-ю ГЭС все же придется демонстрировать, чтобы — пусть в первые минуты — противник мог подумать, что мы обмануты, — пришли к выводу в штабе фронта. — Это поможет на какое-то время отвлечь внимание Линдемана от направления главного удара.
Час наступления близился, но зима запаздывала, первые машины пошли через Ладогу только в конце декабря. Как переправлять через Неву танки? Болота тоже еще не замерзли достаточно хорошо, а их никак не миновать, нужно провести по ним технику.
27 декабря командующие Ленинградским и Волховским фронтами обратились в Ставку с просьбой отложить из-за неблагоприятных метеорологических условий начало операции до 10–12 января. В Ставке пошли на это. Из отсрочки каждый стремился извлечь максимум пользы. Еще решительнее действовали разведчики, только в начале января они захватили 55 «языков» — больше, чем за два предыдущих месяца. В системе немецкой обороны окончательно все стало ясным, командование фронтом еще раз убедилось, что решение принято единственно верное.
За несколько дней до начала операции командующий 67-й армией генерал-майор М. П. Духанов с небольшой группой офицеров выехал во 2-ю ударную армию Волховского фронта, чтобы окончательно договориться о взаимодействии. Андрей Александрович Жданов напутствовал отъезжающих:
— Волховчане считают нас обессилевшими в осаде, могут отнести линию встречи двух армий ближе к Неве. Не соглашайтесь. Скажите, что свою задачу мы выполним, как полагается.
Еще с осени, сразу, как только началась подготовка к операции «Искра», Ленинградская партийная организация предпринимала все, что в ее силах, чтобы настроить воинов наступательно, поселить в них веру в победу. Горком партии создал специальную группу лекторов, выступавших в войсках, для фронтовиков издавались десятки тысяч книг, брошюр, листовок, плакатов, во фронтовые части постоянно выезжали рабочие делегации. Коллективы Металлического и Балтийского заводов, «Большевика», других предприятий Ленинграда обратились к воинам с письмом:
«Пусть ненависть к тем, кто терзал этот город бомбами, снарядами, голодом, ожесточит ваши сердца. Вперед, воины-освободители!»
Перед операцией на двух фронтах — Ленинградском и Волховском — в ряды партии вступило без малого 28 тысяч бойцов и командиров. В январе в частях прошли партийные и комсомольские собрания, митинги. Политработники все как один были в эти дни на переднем крае. Одна мысль владела всеми: надо победить обязательно.
Вечером и в ночь с 11 января на 12-е по обе стороны шлиссельбургско-синявинского выступа все пришло в движение. Десятки тысяч солдат и офицеров нескончаемыми колоннами потянулись к переднему краю, заполняя холодные, промерзшие траншеи.
Над немецкими траншеями в эту ночь чаще обычного взлетали разноцветные, обливавшие все вокруг беспощадно ярким светом ракеты. К утру гитлеровцы поуспокоились. Погода оставалась неустойчивой: последние дни часто валил мокрый снег, а порой начинал моросить дождь. Небо и сегодня застлано низкими снеговыми тучами, с рассветом берега заволокло густым туманом, так что даже Нева поначалу еле угадывалась где-то там, за первой траншеей. Потом стало проясняться.
12 января. 9.30. Вот она, минута, которой так долго ждали! Небо над Невой прорезали огненные полосы залпа 14 дивизионов гвардейских минометов — «катюш». С деревьев посыпался снег. Грянула артиллерия: с правого берега Невы около 1900 орудий и крупнокалиберных минометов — по 144 на километр прорыва и 2100 с Волховской стороны — по 160 на километр.