Ленинградская бойня. Страшная правда о Блокаде
Шрифт:
Странно, что ни немцы, ни сами окруженцы, якобы воспользовавшиеся коридором, этого не заметили. В радиограмме от 20 июня Власов и Зуев сообщали:
«Начальнику ГШКЛ. Начальнику штаба фронта. Копия: Коровникову и Яковлеву. Прошу понять, что части восточной группы настолько обескровлены, что трудно выделить сопровождение для танков. Оборона противника по реке Полисть не нарушена. Положение противника без изменений. Пехота 52-й и 59-й армий на реку Полисть с востока не вышла. Наши части скованы огнем противника и продвижения не имеют. Прошу указаний на атаку пехоты 52-й и 59-й армий с востока. Прорвавшиеся 11 танков не имеют снарядов». Василевский по радио предложил прислать за Военным советом армии самолет и вывезти его из окружения, но Власов от самолета отказался категорически, заявив, что его место в своих войсках.
Только 22 июня шатавшимся от голода бойцам 2-й ударной удалось прорвать немецкие позиции со своей стороны.
Затем немцы заблокировали прорыв. Ударом в направлении узкоколейной железной дороги они прорвали фронт и овладели Новой Керестью. Район, занимаемый советскими войсками, сократился до такого размера, что простреливался немецкой артиллерией на всю глубину. Узел связи был разбит, управление нарушено. Армия лишилась единственной площадки, где принимались доставленные самолетами продовольствие и боеприпасы.
«Июнь. Северные белые ночи, — вспоминает очевидец. — Целые сутки висели над нами немецкие самолеты, сбрасывая сверхтяжелые бомбы, поливая из пулеметов. Не смолкая, гудела орудийная канонада. Можно оглохнуть от треска ломающихся, горящих деревьев, от грома и грохота артиллерийского огня, адской чечетки пулеметных очередей, надрывного воя мин. Каждая пуля — в цель, снаряд — в цель и бомба — тоже в цель, потому что скученность войск невероятная. То уже не армия, а толпа базарная. Полная неразбериха, связь между частями потеряна, управление нарушено. Повиновения, даже уважения к командирам нет. Нет никакой информации о нашем положении, только вражеская пропаганда бесчинствовала… Ни деревень, ни дорог, одни обломки утонувших в болоте стланей и бревенок, когда-то наведенных саперами, а теперь полностью разрушенных. Люди мечутся между ними, ища подходящего убежища. Лес горит, торф дымит… везде воронки, изуродованные деревья, кучи ненужных винтовок, искореженные бочки, вагонетки и трупы, трупы повсюду. Тысячи зловонных трупов, сплошь облепленных мухами, разлагающиеся на июньском солнце… На каждой кочке, где посуше, — раненые. Крики и стоны, мольбы о помощи. Кто пить просит, кто умоляет прикончить, и никому нет до них дела. По лесу бродят равнодушные, хмурые, полубезумные люди в ватных фуфайках и наглухо завязанных ушанках (все-таки меньше лезут комары и мухи), с красными, опухшими от бессонницы глазами. Какой сон может быть в кипящем аду?..
Часов почти ни у кого нет, счет времени давно потерян. День сейчас или ночь? Какой сегодня день, какое число? Что ждет нас — плен или попытка прорыва?»
23 июня немцы вышли к речке Глушице, 24-го заняли Дровяное Поле, перерезав лежневку и узкоколейку, на которых были сосредоточены материальная часть и раненые. Дальнейшее продвижение противника приостановили группы поддержки, созданные из тыловых подразделений, занявших оборону по восточному берегу реки Кересть.
Мерецков вновь и вновь прорубал «виртуальные» коридоры: «Наступила ночь на 24 июня. В 23.30 начали движение войска 2-й ударной армии. Навстречу им вышли танки 29-й танковой бригады с десантом на броне, поддержанные артиллерией 59-й и 52-й армий… К утру вдоль узкоколейки образовался небольшой коридор и появились первые группы вышедших из окружения бойцов и командиров. Они шатались от изнеможения. Выход войск продолжался до полудня, но затем прекратился. Немцам удалось взять под контроль дорогу. К вечеру силами войск, действовавших с востока, снова был пробит коридор и расчищена дорога. По этому проходу, простреливаемому перекрестным огнем с двух сторон, в течение ночи и утра 25 июня продолжался выход бойцов и командиров 2-й ударной армии».
Сочинения командующего фронтом подкрепляет своим авторитетом представитель Ставки Василевский: «В итоге нашим войскам удалось пробить узкую брешь и спасти значительную часть 2-й ударной армии».
Изнутри кольца все выглядело иначе.
«Намеченная в ночь на 24 июня атака группы прорыва совместно с восточной группировкой успеха не имела, — докладывал офицер Генерального штаба при 2-й ударной армии майор П.Ф. Хамов. — В середине дня противник возобновил атаки на всем фронте, произведя вначале сильную артиллерийскую и авиационную подготовку, прорвал нашу оборону на реке Кересть и группами начал выдвижение по узкоколейной железной дороге (забитой эшелонами с техникой) и бревенчатой дороге (забитой автомашинами, артиллерией)».
«24 июня 1942 г. 00.45. Прохода нет, раненых эвакуировать некуда — Вас вводят в заблуждение… Прошу Вашего вмешательства», — взывала предпоследняя радиограмма Власова.
Утром 24 июня вражеские автоматчики прорвались к штабу армии, и все командование перешло на КП 57-й стрелковой бригады, затем — 46-й стрелковой дивизии.
Военный совет принял решение с наступлением
В группу прорыва на участке 382-й и 305-й стрелковых дивизий влился и штаб армии. Руководство частями прикрытия было возложено на заместителя командующего армией генерал-майора П.Ф. Алферьева, который из беспорядочно отходивших частей 327-й, 267-й стрелковых дивизий, 23-й бригады и частично 19-й гвардейской дивизии пытался организовать оборону с запада. Имущество, техника, документы, вооружение были уничтожены. В 19.45 в штаб фронта ушла последняя радиограмма. В 23.00 части 382-й стрелковой дивизии под сильным минометным и ружейно-пулеметным огнем противника начали наступление на восток севернее узкоколейной железной дороги. В полночь начал движение штаб армии. Во главе колонны шли два взвода роты Особого отдела, вооруженные двенадцатью ручными пулеметами, и взвод сотрудников Особого отдела НКВД с автоматами. Дальше двигались: начальник Особого отдела А. Г. Шашков, Военный совет, отделы штаба армии. Замыкал шествие взвод роты Особого отдела. Ураганным огнем из всех видов оружия немцы отбили атаку. К утру 25 июня боевые порядки армии были расчлененены, управление войсками потеряно.
«С 22.06.42 г. по 25.06.42 г., — доносил капитан госбезопасности Колесников, — из 2-й УА никто не выходил».
Мерецков с Василевским по этому поводу составили сводку Генерального штаба, в которой утверждалось, что «25 июня к 3 часам 15 минутам согласованным ударом 2-й и 59-й армий оборона противника в коридоре была сломлена и с 1 часа 00 минут начался выход частей 2-й армии».
Коридор представлял собой четыре насквозь простреливавшихся километра узкой — 250–300 метров — полоски земли и болот вдоль железной дороги. Эти километры живой волной, где пешком, где ползком, под ураганным артиллерийским и минометным огнем противника преодолевали измученные, голодные, умиравшие на ходу люди, почти неспособные к сопротивлению, собиравшие все силы просто для того, чтобы сделать еще один шаг на восток. В отдельных местах немецкие пулеметы расстреливали их буквально в упор, как в тире. Речка Полисть до берегов была заполнена трупами, живые ползли по телам мертвых.
Кое-кому из бойцов и начсостава действительно удалось прорваться. На генеральской иноречи это означало, что «оборона противника сломлена». Вот как «ломала оборону» 59-я стрелковая бригада в описании бывшего командира артвзвода И. Д. Елоховского: «Отход начался 24-го в час ночи. Послышались выкрики: «Эх, погибать так погибать, ребята! Впере-о-од!!!» Толпа хлынула вдоль узкоколейки. Валька прыгал рядом со мной. Споткнулся, упал, а меня людская лавина понесла дальше… Многих смела безудержная толпа. Знаю, что речки были на пути — Глушица, Полисть. Только я воды не помню: одни скользкие человеческие тела под ногами. Я всю войну прошел, но такого побоища больше нигде не видел. И никакого свободного «коридора»: немец и тут, и там — со всех сторон. И ты бежишь, и стреляешь на ходу куда попало. Мало кто жив остался… Из 59-й бригады вышло в тот день 32 человека».
А вот «выходят» сестрички из медсанроты: «Наконец дорогу нашли. О боже, что это была за дорога! Жидкая грязь по колено, кругом разбитая узкоколейка, все усыпано мертвыми телами, автоматами, различными вещами, даже патефоны валялись в грязи. Начался выход. Повсюду падали люди, появились раненые, сначала мы пытались их нести. Потом попали в такое пекло, что трудно описать словами. Все гремело, пылало, носились трассирующие пули. Казалось, наступил конец света. Невозможно было поднять головы; ползли по шею в грязи по-пластунски, а из кустарника раздавалось хоровое монотонное: «Рус, сда-вайсь, рус, сдавайсь…» На глазах гибли те, с кем пережили весь ужас окружения. Живые ползли, каждый надеясь выжить, ведь за плечами всего 18–19 лет». Крупнейший специалист по коридорам Мерецков не преминул подчеркнуть свою заслугу: «…все, двигавшиеся в направлении узкоколейки, вышли из окружения, хотя потери от минометного и пулеметного огня в целом были большие (??)». Тонкое наблюдение: кто не умер, тот выжил.
Десятки тысяч солдат и командиров, штаб агонизирующей армии остались на клочке болот размером 2 на 2 километра у Новой Керести, подвергаясь со всех сторон уничтожающему огню противника. Здесь же уже больше месяца находились согнанные из деревень старики, женщины и дети. «От взрывов целые платформы с людьми в воздух взлетали, — вспоминает жительница деревни Финев Луг Л.Е. Борисова. — Много и жителей поубивало. Соседа всего изранило, матери его грудь оторвало. Однажды после бомбежки вижу: раненая женщина, обе руки оторваны, а ползет в бункер — там дети. Утром заглянула — и мать, и два мальчика мертвые… Мотались мы по лесу, мотались, а до Мясного Бора так и не дошли. Туманов (бывший начальник милиции из Рогавки) обходил всех и говорил, что уже не пройти: проход немцы перекрыли. Велел расходиться по домам. Вернулись мы в Финевку — ни одного целого дома, все сожжены».