Лента Mru

Смирнов Алексей Константинович

В колонном зале, где они теперь находились, работала слабая подсветка, источник которой оставался необнаруженным. Мертвящее голубоватое сияние позволяло различить тяжелые колонны, бахромчатые арки, ощетинившиеся рощи сталагмитов, естественные резервуары для сбора скудных вод, которыми скупо сочился недалекий, но растворившийся в темноте потолок. Зал пересекал предсказанный монорельс, натертый до тусклого блеска; один его конец заканчивался полосатым бревном, означавшим тупик; другой уходил за стальные ворота, которые преграждали вход в стратегический туннель. Трехвагонный, детского вида состав оседлал монорельс. Маленький поезд напоминал специальный «подкидыш» из тех, что трудятся по медвежьим углам, развозя

по сельмагам вымирающих старух. Правда, локомотив своим видом напрашивался, скорее, в метро, чем в края дремучих лесов и людей. Состав был вычищен, вымыт и смазан, в него так и просился маленький детский ключик. Хотелось согнуть монорельс, замыкая его в бесконечное кольцо; завести паровоз и со счастливой улыбкой наблюдать за его игрушечным бесполезным бегом. Однако роспись, украшавшая вагоны, вынуждала задуматься и запастись благоразумием; последнее заклинало держаться от этого поезда подальше, впечатленное шестиконечными звездами, пятиугольниками, скрещенными костями, радиоактивными символами, да еще крючковатыми непонятными письменами, которые, впрочем, замыкались недвусмысленным восклицательным знаком.

– Ищи, Наждак, – пригласил Голлюбика. – Электричка наверняка заминирована. А если нет – научена подавать тревогу. Кабель бы…

– Кабель рубить нельзя, – напомнила Вера. – Иначе нам не уехать.

Прежде, чем ее успели остановить, она черной кошкой-пантерой взлетела на крышу последнего вагончика, распласталась там и стала медленно наглаживать ребристую поверхность. Не отлипая от крыши, она поползла к локомотиву – бесшумно, подобно молчаливой змее.

Ярослав напрягся, пытаясь уловить высоковольтное жужжание. Но в зябком пещерном молчании раздавались лишь отрывистые, плачущие звуки падающей воды. Голлюбика, мельком взглянув на черную тень, скользившую поверху, приблизился к локомотиву, сел на корточки, запустил руку под днище и осторожно пошарил. Последовал щелчок; из машины вывалился черный ящичек, повисший на пучке разноцветных проводов. С новым щелчком вагоны поезда зажглись ослепительным светом; ящичек, оказавшийся таймером, показал красные электронные цифры: пятерку и два нуля, которые мгновенно сменились четверкой и двумя девятками.

– Добро пожаловать! – весело прогрохотал локомотив. – Русским духом запахло! Вас приветствует взрывное устройство повышенной степени сложности. У вас четыре минуты с небольшим. Если вы разгадаете мою загадку…

– Заткни его, сделай милость, – скучающим тоном попросил Ярослав.

– …локомотивная бригада поприветствует вас и пожелает счастливого пути. Двери поезда работают автоматически. Во избежание несчастных случаев не прислоняйтесь к ним и не препятствуйте их открытию…

Наждак прыгнул в кабину, вооруженный ломиком. Брезгливо скривившись, он сунул инструмент в медленно разогревавшееся брюхо локомотива, надавил, и голос умолк.

– Ничем не пахнет, – авторитетно заметил Голлюбика. – – Никакого духа нет. Яга с избушкой это символ смерти, потусторонние явления. Иван-царевич сам проникает в глубины своего смертоносного подсознания, вот там-то и стоит аромат…

– Западная массовая культура, – объяснила Вера Светова, свешивая голову с крыши. Она перебила оратора, боясь, как бы тот снова не увлекся и не заехал говорливым языком в неаппетитную болтовню. – Эти недоумки начитались детских триллеров с говорящими поездами. Ты справишься?

Вопрос был адресован Ярославу, который уже достал кусачки, сел на пол и перебирал провода, гадая, какой перекусить – синий, желтый, красный или зеленый. Цифры таяли не то сосульками, не то угольками.

Голлюбика слизнул капельку пота с верхней губы, угодив языком в самую гущу колючих усов. Правильнее будет сказать, что он ее не слизнул, а добыл из зарослей после тщательного нашаривания.

– Желтый кусай, – прошептал над ухом натянутый голос

Наждака.

– Не суйся под руку, – возразила Вера.

Цифры мельчали стремительно, отсчитывая последние секунды славы и доблести. Ярослав отложил кусачки, приклеился к проводам ухо и начал слушать бег смертоносных электронов. Вскоре он облегченно отнял голову, подмигнул товарищам и уверенно перекусил зеленый провод в самый последний миг. Таймер остановился, на его табло замерли три нуля, хранимые маленькой, но отважной единицей.

– «Единица – вздор, единица – ноль», – покачал головой Голлюбика, вставая с пола. – Поэт ошибся. Или сознательно соврал.

Локомотив захрипел, порываясь разразиться какой-то тирадой, но тщетно: Наждак навсегда вывел из строя его речевой аппарат. Вспыхнули фары, приветственно зашуршали двери вагончиков, открывшиеся разом, все вместе.

– Я предлагаю отцепить локомотив, – сказала светофорова. Она спрыгнула с крыши и недовольно пнула колесо, которое гудело и подрагивало от нетерпения. Было непонятно, как ему это удается, и поезд казался живым организмом, что еще больше усиливало желание Веры расчленить его на компактные фрагменты.

– Зачем? – Ярослав, держа в руке таймер, пристально посмотрел на Веру.

– Ты предпочитаешь ему довериться? – та кивнула на кабину, пораженную немотой. – Собираешься ехать в кибиточке, первым классом, с удобствами?

– Это верно, – поддержал ее Наждак. – Давай-ка мы, командир, останемся за рулем. А лишний груз нам только помеха.

– Согласен, – решился Голлюбика. – Размыкайте.

От маленького поезда, пускай неуместного и смешного в подземелье, которое никогда не подвергалось благоустройству; пускай обезвреженного, но все же являвшего неприятный контраст между технической современностью и пещерной древностью, веяло склепом. От запаха не спасали ни мягкие кожаные сиденья, ни хромированная панель управления с двумя эбеновыми рукоятями, ни толстая, как выяснилось, броня, составлявшая стены, крышу и пол. Семь раз отмерив, Наждак отстегнул скользкую кишку, взломал замки, громыхнул креплениями-сцеплениями. Подошел Голлюбика; вдвоем они уперлись локомотиву в тыл и налегли. Под гидрокостюмами вздыбились богатырские мускулы; Вера Светова, отступив на шаг, машинально залюбовалась товарищами, но быстро потупила взор и принялась ковырять инопланетную пыль носком тупого ботинка. Локомотив подчинился. Утюжа монорельс; пропуская его сквозь себя, оскверненным на выходе, полуигрушечное устройство проехало несколько метров. Голлюбика с Наждаком отняли руки, остановились и подождали, пока снаряд замрет снова.

Ярослав обошел локомотив, отворил дверцу, чуть поклонился и пригласил Веру Светову пожаловать внутрь. Та, не сдержавшись, ответила реверансом, оперлась на кавалерову руку и прыгнула на сиденье. Наждак уже тащил поклажу – с виду небрежно и вольно, однако ни на секунду не забывая о разрушительном содержимом. Округлый мешок будто плыл, едва касаясь грунта напружившимся днищем.

– А что же ты не ищешь рубильник, красавица? – поинтересовался Наждак и поставил рюкзак на подножку.

– Она уже догадалась, – усмехнулся Голлюбика. – Все перед нами, ничего искать не нужно.

Вера привычно фыркнула и показала глазами на ту рукоять, что торчала вертикально.

– Дистанционное управление воротами?

– Сейчас проверим, залезай, – поторопила Наждака Вера.

– Я пока не вижу ворот, – проворчал тот, легко забрасывая гибкое тело в кабину.

– Так и задумано, – сказал Ярослав. – Ты думаешь, хирамовы прихвостни – дураки? Ничего, сейчас ты увидишь такое, что и не снилось Али-Бабе.

– Зато снилось сорока разбойникам, – отозвалась светофорова, сосредоточенно изучая приборный щиток. Хотя изучать там было нечего: те же две рукояти, да циферблат, который, судя по всему, предназначался для замера скорости.