Леопард охотится в темноте
Шрифт:
Он замолчал, и заговорила Сэлли-Энн:
– Мы обсудили с Крейгом еще один аспект, который я пока не упоминала. Если Тунгата Зебив является браконьером, прибыли он использует для достижения особой цели. Он ведет скромную жизнь, без видимых признаков экстравагантности, но мы знаем о существовании связи между ним и диссидентами.
Выражение лица Питера Фунгаберы стал жестким, взгляд – просто ужасным.
– Если это Зебив, – пообещал он скорее себе, чем ей, – он не уйдет от меня. И у меня будут доказательства, которые признает весь мир.
– Тогда тебе следует поторопиться, – язвительно заметила Сэлли-Энн.
– Вы выбрали удачное время для продажи. – Агент по продаже яхт, стоявший в кокпите «Баву», выглядел настоящим моряком в двубортном блейзере и морской фуражке с якорем, купленными за семьсот долларов в магазине «Бергдорф Гудман». Его идеально ровный загар был получен под лампой в нью-йоркском атлетическом клубе. Мелкие морщинки вокруг пронзительных голубых глаз, Крейг был уверен в этом, возникли не от того, что он часто щурился сквозь секстант, и не от тропического солнца в далеких морях, а от пристального разглядывания ценников и цифр на чеках.
– Процентные ставки понизились, люди с удовольствием покупают яхты.
Крейг чувствовал себя так, словно обсуждает условия развода с адвокатом или договаривается с директором похоронной конторы. Слишком долго «Баву» была частью его жизни.
– Она в отличном состоянии, течи нет, готова к выходу, цена разумная. Завтра покажу ее потенциальным покупателям.
– Убедитесь в том, что меня здесь нет, – предупредил его Крейг.
– Я вас понимаю, мистер Меллоу. – Этот человек даже умел разговаривать как сотрудник похоронного бюро.
Эш Леви, когда Крейг позвонил ему, тоже говорил как сотрудник похоронного бюро. Тем не менее он прислал на пристань посыльного, чтобы забрать первые три главы, написанные Крейгом в Африке. Потом Крейг отправился на обед с Генри Пикерингом.
– Как я рад тебя видеть! – Крейг забыл, как ему нравился этот человек во время двух коротких встреч.
– Давай сначала закажем, – предложил Пикеринг и остановил свой выбор на бутылке «Гран Эчезо».
– А ты отчаянный парень, – произнес Крейг с улыбкой. – Я всегда боялся произносить это название, чтобы люди не подумали, что у меня начался приступ чиханья.
– Многие люди поступают так же. Вероятно, именно поэтому это одно из наименее известных превосходных вин. Слава Богу, цена на него достаточно низкая.
Они оценили аромат вина и оказали ему внимание, которого оно, несомненно, заслуживало. Затем Генри поставил свой бокал на стол.
– Теперь расскажи, что ты думаешь о генерале Питере Фунгабере.
– Все есть в моих отчетах. Ты их не читаешь?
– Читаю, но все равно расскажи. Иногда в разговоре упоминаются детали, не попавшие в отчет.
– Питер Фунгабера – культурный человек. Он говорит на превосходном английском в отношении подбора слов, силы выражений, но с сильным африканским акцентом. В форме он выглядит как генерал британской армии. В гражданской одежде он похож на звезду телесериала, а в набедренной повязке он похож на самого себя, то есть на африканца. Именно это мы почему-то всегда забываем. Мы знаем все о загадочности китайцев, о флегматичности британцев, но часто забываем об особенностях характера чернокожих африканцев…
– Есть! – самодовольно пробормотал Генри Пикеринг. – Этого не было в отчетах. Продолжай, Крейг.
– Мы считаем их медлительными, в соответствии с нашими стандартами постоянной гонки, но не понимаем, что это проявление не лени, а скорее тщательного рассмотрения и обдумывания перед действием. Мы считаем их простыми и прямыми, в то время как на самом деле они наиболее скрытные и не поддающиеся пониманию люди, они более замкнуты в своем племени, чем любой шотландец. Они могут продолжать кровную вражду сотни лет, не хуже сицилийцев…
Генри Пикеринг слушал его крайне внимательно и задавал наводящие вопросы только в том случае, если Крейг замедлял повествование.
Один раз он спросил:
– Кое-что я до сих пор не понял, Крейг. В чем заключается разница между матабелами, ндебелами и синдебеле. Можете объяснить?
– Француз называет себя французом, а англичане совсем по-другому. Матабел называет себя ндебелом, а мы называем его матабелом.
– А, – Генри кивнул, – говорит он на языке синдебеле.
– Именно. На самом деле слово «матабел» приобрело дополнительный колониальный оттенок со времени обретения страной независимости…
Их разговор продолжался легко и непринужденно, поэтому Крейг крайне удивился, когда обнаружил, что они остались едва ли не одни в зале, а рядом со столиком стоит официант со счетом.
– Я лишь пытался сказать, – произнес Крейг, – что колониализм оставил в Африке ряд привнесенных ценностей. Африка их отторгнет и вернется к старым традициям.
– И вероятно, станет значительно счастливее, – закончил за него Генри Пикеринг. – Так, Крейг, ты, несомненно, оправдал свое жалованье, и я действительно рад, что ты туда возвращаешься. Мне кажется, что скоро ты станешь самым эффективным полевым агентом на том театре. Когда ты намерен вернуться?
– Я прилетел в Нью-Йорк только за чеком.
Генри Пикеринг засмеялся своим заразительным смехом.
– Ты намекаешь при помощи кувалды, я уже дрожу от перспективы когда-нибудь услышать от тебя прямое требование. – Он расплатился по счету и встал. – Наш адвокат уже ждет. Сначала ты отдашь нам тело и душу, и только потом я предоставлю тебе право на получение кредита на сумму пять миллионов долларов.
В лимузине было прохладно и тихо, хорошая подвеска позволяла сглаживать все неровности нью-йоркских улиц.