Лепестки камелии
Шрифт:
— Да, господин.
Я потёрла виски, вздохнула. Сердце успокоилось, зато голова — нет.
— Господин, разрешите вопрос, — сказал Ли, выдержав паузу.
— Да?
— Что вас напугало, господин? Вы не узнали вашего любимого наложника?
Не знаю, зачем он уточнял, но ответила я машинально:
— Я говорил тебе вчера, что потерял память. По-твоему, я шутил?
— Нет, господин. Простите.
Почему он мне не верит, думала я, массируя виски. Нужно было отдохнуть, очень нужно… Но перед сном оставался куда более важный вопрос, который следовало решить:
— Что с ним будет? С этим… как его… Ванхи? Куда его увели?
— Казнят, господин, — словно само собой разумеющееся ответил Ли.
— Казнят? — ахнула я, снова садясь на постели.
— Да, господин. Тридцать три удара палками. Потом отрубят голову.
Палками? Голову… отрубят?
— Охренеть! — выдохнула я. — Зови сюда старшего евнуха, быстро!
Только время зря потеряли. Старший евнух, кланяясь, рассказал, что таков закон и правила дворца, и он не имеет права останавливать казнь. Нет у него такой власти.
Зато она была у принца. Так я оказалась посреди ночи на тюремном дворе в сопровождении всё того же старшего евнуха и Ли. Полуголая. Босиком. Торопилась очень — как я поняла, с казнями тут не затягивают.
Не буду утомлять вас описаниями — во-первых, я плохо всё запомнила. Во-вторых… неправильно это. Нет ничего хорошего, чтобы досконально помнить, как лежал распятый, привязанный к распоркам приговорённый — лицом вниз, в метре над землёй. Как широкой палкой, практически доской его лупили по обнажённой спине и ногам. Как он кричал… Господи, как он кричал!
Кстати, он был не один. Рядом была привязана ещё какая-то женщина, но она признаков жизни уже не подавала. Может, без сознания?
Перекричать Ванхи оказалось делом непростым.
— Хватит! — на всю мощь лёгких принца рявкнула я. — Прекратить!
Палачи — их было двое, по числу пленников — остановились и замерли в поклонах, а ко мне подошёл кто-то из тюремных начальников, не знаю, что за должность. Поклонился, сказал:
— Ваше Высочество?
— Освободите и отнесите к лекарю, — приказала я.
— Ваше Высочество, простите, но мы не можем.
— Почему? — опешила я.
— Мы не смеем нарушать закон, Ваше Высочество.
Я вздохнула.
— Ладно. Валите всё на меня.
— Ваше Высочество?
Да, здесь требовалось объяснять доступным для них языком.
— Это был приказ. Мой. Исполнять. Немедленно.
— Но… Ваше Высочество?..
— Смеешь не повиноваться?
Так я нарушила какой-то там закон — но Ванхи отвязали, а заодно и женщину.
— Это кто? — спросила я, глядя, как их уносят.
— Ваша служанка, господин, — ответил старший евнух. — Она пробовала вашу еду и пропустила отравленное блюдо.
Когда умер Йуй. Ясно…
— Вернуть её, Ваше Высочество?
— Что? Конечно, нет! Лучше верните меня в спальню.
Утром меня снова разбудили рано — даже раньше, чем обычно. И пробуждение приятным было ну никак не назвать (хотя утро приятным вообще не бывает).
— …Ваше Высочество, как смели вы попрать закон нашей драгоценной империи? Как смели вы пойти против воли вашего отца, да будет его правление вечным? Подумали ли вы, в какое положение это его ставит? — распинался канцлер.
Спросонья у меня настроение всегда так себе, а тут вообще упало ниже плинтуса.
Я закуталась в одеяло с головой и отвернулась к стене.
— Ваше Высочество! — опешил канцлер. Интересно, сколько он так уже разглагольствует? Я-то точно не сразу проснулась. — Имейте мужество слушать меня лицом к лицу! Имейте уважение к старости!
Я подняла правую руку и показала ему средний палец.
Канцлер не понял.
— Ваше Высочество, что вы делаете?
Ну всё, старый хрыч, подумала я тогда. Ты меня достал. Хуже, чем сейчас быть просто не может: ты и так пытаешься меня убить — куда уж хуже? Так что я теряю?
Поэтому я поднялась на локтях, осторожно села (голова с утра, естественно, болела) и повернулась к сердитому «хрычу».
— Не понятно? Сейчас объясню. Пошёл вон!
— Что? — изумился канцлер.
В спальне воцарилась мёртвая тишина. На меня наконец-то смотрели все, до последней служанки. Прямо и испуганно.
— Вон пошёл. Немедленно!
Канцлер, наоборот, придвинулся ко мне. Наклонился — я взглянула на Ли, но тот не шевельнулся. Вдруг канцлер его уже перекупил?
— Как ты смеешь, ничтожество? — прошипел «хрыч» еле слышно. — Совсем помешался? Это сложно для тебя — тихо пожить, пока ты не женишься на моей дочери? Даже на это ты не способен?
Я его слушала и думала: а почему я решила, что убийц посылал канцлер? Он хочет моей смерти, но сначала я должна (то есть, принц должен) жениться на его дочери. Йуй говорил, что его семью убили люди канцлера, но, может, это был способ старого хрыча убедить Йуя ему подчиняться? И убить меня как-нибудь потом? А Йуй проявил самодеятельность. Или его купил кто-то другой.
Хм.
— Ты маленькое ничтожество, извращенец, полукровка, постыдное неразумение, бросающее тень на нашу империю, — продолжал канцлер.
Я зевнула. Посмотрела на него со скукой. И поинтересовалась, не понижая голоса:
— Скажете это погромче? Чтобы все слышали.
Канцлер отпрянул. А потом, сверкая глазами, размахнулся…
Ударить меня он не успел — Ли приставил к его шее клинок.
Снова наступила мёртвая тишина.
Я закрыла на мгновение глаза и расслабилась. Нет, канцлеру он не служит. Если это, конечно, не подстроенная демонстрация… Нет, «хрыч» и подумать не мог, что я стану огрызаться, это же очевидно.