Лермонтов в жизни. Систематизированный свод подлинных свидетельств современников.
Шрифт:
Е. А. Сушкова-Хвостова.С. 343
Теперь я или не дала бы вероятия подобным объяснениям, или истолковала бы возложенное поручение не страстью, а заботливостью и той особы и других родственниц г. Л[опухи]на, не имевших права удерживать независимого, но чрезвычайно молодого человека от слишком ранней женитьбы, если он о ней помышлял, и потому попросивших близкого им Лермонтова изучить, как сказали бы теперь, девушку, совершенно незнакомую одним, мало знакомую другим из них. С другой стороны, не чуждо мне и то предположение, что Лермонтов, по природе более склонный наносить вред, чем вносить с собою благополучие, сам от себя затеял разлучить, а не соединить. Опять повторю:
Е. А. Ладыженская.С. 348
Мы холодно расстались. И вот я опять вступила в грустную одинокую жизнь, более одинокую и грустную, чем была она прежде.
Е. А. Сушкова-Хвостова.С. 344
Года два спустя после этого события является из Америки ее давнишний поклонник А. В. Хвостов: он делает ей предложение и получает согласие. Бракосочетание молодой четы было в Петербурге, и обряд венчания совершен был в церкви Св. Симеона: народу в церкви было очень много и в толпе публики был заметен Лермонтов, он, если не ошибаюсь, незадолго перед тем вернулся с Кавказа, из ссылки, и вновь поступил в гвардию. Нам рассказывали, будто Лермонтов усиленно просился быть шафером у Е. А., и не получив на то согласия, все-таки присутствовал на обряде венчания и горько, горько плакал.
В какой степени это верно и в какой степени соответствует характеру Лермонтова, мы не беремся решить.
М. И. Семевский.С. 236
Вслед за этим заставила она [графиня Ростопчина] меня покатиться со смеху, которому так увлекательно мило вторила и сама рассказчица, передавая мне, как приглашенный и не принявший предложения быть шафером Ек. Ал., на венчании ее в 1838 году с г. Хвостовым, скорбный поэт, стоя за ее спиной, от тоски, волнения, раздираемых чувств то и дело готов был падать в обморок и то опирался на руку одного, то склонялся головой на перси другого сострадательного смертного.
Е. А. Ладыженская.С. 348
Точно так же рассказывают, что из церкви Лермонтов поспешил прежде молодых в дом жениха и здесь, в суете приема молодых, сделал оригинальную шалость: он взял солонку и рассыпал соль по полу. «Пусть молодые новобрачные ссорятся и враждуют всю жизнь», — сказал Лермонтов тем, кто обратил внимание на эту умышленную неловкость.
В начале 1840 года дуэль Лермонтова с Барантом была причиной вторичной ссылки его на Кавказ, сюда же в Тифлис явилась и Екатерина Александровна с мужем, имевшим пост директора дипломатической канцелярии при главнокомандующем Кавказского края. Рассказывают, что именно в это время Лермонтов прислал Е. А. Хвостовой свой живописный очень хороший портрет. Уверяют, что она, не приняв этого портрета, отправила его назад. Лермонтов в величайшей досаде изрезал портрет в куски и бросил его в печку. «Если не ей, — будто бы сказал при этом поэт, — пусть никому не достанется этот портрет».
15 июля 1841 года пуля офицера Мартынова поразила насмерть молодого поэта. «Если б я могла хотя предчувствовать эту трагическую, столь преждевременную кончину Лермонтова, — говорила впоследствии г-жа Хвостова, — то уж разумеется и в мыслях моих не было бы сделать такую глупость, как я сделала с его портретом».
М. И. Семевский.С. 341, 342
Не помянула она его добром, и возвратясь из Тифлиса, вскоре после трагической смерти молодого поэта, исторгшей слезы из многих других глаз, а смотрела на этот грустный конец как на заслуженное наказание за беспрерывную нестерпимую придирчивость его к г. Мартынову, которому, по ее словам, он втайне завидовал.
Е. А. Ладыженская.С. 350
Е.
М. И. Семевский.С. 344
Мне случалось слышать признание нескольких из его жертв, и я не могла удержаться от смеха, даже прямо в лицо, при виде слез моих подруг, не могла не смеяться над оригинальными и комическими развязками, которые он давал своим злодейским донжуанским подвигам. Помню, один раз он, забавы ради, решился заместить богатого жениха, и, когда все считали уже Лермонтова готовым занять его место, родители невесты вдруг получили анонимное письмо, в котором их уговаривали изгнать Лермонтова из их дома и в котором описывались всякие о нем ужасы. Это письмо написал он сам и затем уже более в этот дом не являлся.
Е. П. Ростопчина — А. Дюма
Будучи женихом Щербатовой и в то же время избегая брака, Лермонтов на коленях умолял свою бабушку Арсеньеву не позволять ему жениться.
М. И. Семевский.С. 345
В характере Лермонтова была еще одна черта, далеко не привлекательная — он был завистлив. Будучи очень некрасив собой, крайне неловок и злоязычен, он, войдя в возраст юношеский, когда страсти начинают разыгрываться, не мог нравиться женщинам, а между тем был страшно влюбчив. Невнимание к нему прелестного пола раздражало и оскорбляло его беспредельное самолюбие, что служило поводом с его стороны к беспощадному бичеванию женщин.
И. А. Арсеньев.С. 354
Не признавая возможности нравиться, он решил соблазнять или пугать и драпироваться в байронизм, который был тогда в моде. Дон-Жуан сделался его героем, мало того, его образом: он стал бить на таинственность, на мрачное и на колкости. Эта детская игра оставила неизгладимые следы в подвижном и впечатлительном воображении; вследствии того, что он представлял из себя Лара и Манфреда, он привык быть таким.
Е. П. Ростопчина — А. Дюма
Мужчин он так же презирает, но любит одних женщин. И в жизни только их и видит. Взгляд чисто онегинский.
В. Г. Белинский — В. П. Боткину.
16 апреля 1840 г.
...Всем этим, как казалось, он старался доказать самому себе, что женщины могут его любить, несмотря на его малый рост и некрасивую наружность.
Е. П. Ростопчина — А. Дюма
Женщин ругает: одних за то, что дают, других за то, что не дают... Пока для него женщина и давать одно и то же.
В. Г. Белинский — В. П. Боткину.
16 апреля 1840 г.
Знанием сердца женского, силою своих речей и чувств он успевал располагать к себе женщин, — но видел, как другие, иногда ничтожные люди легко этого достигали. Вот как говорит об этом один из героев его, Лугин, в отрывке из начатой повести: «Я себя спрашивал: могу ли я влюбиться в дурную? Вышло нет: я дурен и, следовательно, женщина меня любить не может. Это ясно». Потом далее продолжает: «Если я умею подогреть в некоторых то, что называют капризом, то это стоило мне неимоверных трудов и жертв; но так как я знал поддельность этого чувства, внушенного мною, и благодарил за него только себя, то и сам не мог забыться до полной, безотчетной любви: к моей страсти примешивалось всегда немного злости; все это грустно, а правда!..»