Лермонтов. Исследования и находки(издание 2013 года)

Андроников Ираклий Луарсабович

Кроме Вальтера Скотта и Полежаева, в качестве источников «Казачьей колыбельной песни» назывались и «Кавказский пленник» Пушкина, и «Тарас Бульба» Гоголя. Последняя вещь — потому, что в ней имеется образ матери-казачки, провожающей на войну сыновей.

В данном случае ссылки на литературные источники особенно неубедительны потому, что в стихотворении воспроизводится то, что заведомо было известно Лермонтову помимо всяких литературных источников. Совершенно ясно, что образ матери-казачки, провожающей на войну сына, возник у кавказского офицера Лермонтова независимо от чтения Гоголя, а тем более Вальтера Скотта. И не из Пушкина, а из самой действительности заимствован им «злой чечен», переплывающий Терек. Как мы уже видели, Лермонтов с детских лет имел еще более точные представления о «злых чеченах», чем Пушкин.

Однако другие исследователи Лермонтова, изучавшие его поэзию в связи с русским фольклором, справедливо считали, что в создании «Казачьей колыбельной песни» более важную роль сыграло знакомство поэта с народными казачьими песнями.

Еще в 1914 году Н. М. Мендельсон в очень хорошей статье «Народные мотивы в поэзии Лермонтова» писал, что, «вращаясь среди казаков, верных хранителей старой песни, поэт вновь прикоснулся к чистому роднику народной поэзии и создал „Казачью колыбельную песню“ и „Дары Терека“» [785] . Тогда же другой исследователь, Л. П. Семенов, в книге «Лермонтов и Лев Толстой» сравнил лермонтовскую «Казачью колыбельную» с гребенской песней, в которой рассказывается о матери-казачке, качающей колыбель сына.

785

H. M. Мендельсон. Народные мотивы в поэзии Лермонтова. — «Венок М. Ю. Лермонтову». М., 1914, с. 193.

Как у нас-то было на тихом Дону, Что у нас-то было во зеленом саду, Что под грушею было, грушею зеленою, Под яблоней было, яблоней кудрявою, На цветочках было на лазоревых, На травушке было на шелковенькой, Нa кроватушке было на тесовенькой, Нa перинушке было на пуховенькой — Что мать сына воспородила, Что белою грудью мать сына вскормила. Пеленала мать сына в пеленочку камчату, Что качала мать сына в зыбочке кипарисовой, Берегла-то мать сына от ветра, от вихоря, Берегла-то мать сына от солнышка от красного, Берегла мать сына от сильных дождиков, Не уберегла мать сына от службицы государевой.

Семенов считает, что «Казачья колыбельная песня» Лермонтова очень близка к этой гребенской песне по содержанию и стилю [786] .

С этим согласиться довольно трудно.

Исследователь совершенно прав, когда утверждает, что знакомство с казачьими песнями в создании лермонтовского стихотворения сыграло важную роль. Но пример его совершенно неубедителен.

Прежде всего, едва ли нужно отыскивать какой-то определенный источник лермонтовского стихотворения. Чем больше знакомишься с песнями гребенского казачества, тем более становится ясной близость Лермонтова к этим песням. Но стоит только ограничиться какими-нибудь определенными песнями — и сходство сразу становится неощутимым. Прочитанные подряд песни гребенцов необычайно полно воссоздают их былую жизнь — с военной службой, с разлукой, походами, войнами, героическими подвигами казаков и гибелью вдали от родной станицы. Вот это и сумел уловить Лермонтов в «Казачьей колыбельной» и в «Дарах Терека».

786

Л. Семенов. Лермонтов и Лев Толстой. М., 1914, с. 422. Ср. его же: Лермонтов на Кавказе. Пятигорск, 1939, с. 80.

Однако было бы ошибкой полагать, что строки:

Я седельце боевое Шелком разошью…

Лермонтов позаимствовал из гребенских песен. Расшитые шелком седла и вороных коней он видел в гребенских станицах собственными глазами. Но важно, что из своих впечатлений он отобрал те же, что отбирает народная песня.

Милый пришлет поклон верный, Коня вороного Коня, коня вороного, Сиделице ново. Что сиделице ново, Зеленого шелку. Зеленого шелку, шелку, Гребенского полку [787] .

787

«Песни гребенских казаков». Грозный, 1945, с. 123, 181–182.

Эта песня поется в Червленой, но верность Лермонтова казачьим песням может быть обоснована только всем песенным обиходом гребенского казачества, потому что «Казачья колыбельная песня» представляет собой художественное обобщение и похожа она не на одну и не на три, а на многие казачьи песни.

4

Вот что писал уже упомянутый нами Э. Дюшен о «Дарах Терека»:

«Известна склонность В. Гюго одушевлять видимую природу: леса, скалы, реки, горы — все это имеет у него свой голос. Подобное предрасположение

всегда было неиссякаемым источником мифов. Через олицетворение, — которое гений В. Гюго предохранил от холодности, свойственной олицетворениям классической литературы, — он выводит на сцену реку, гору и заставляет их говорить… От двух стихотворений Лермонтова — „Даров Терека“ (1839) и „Спора“ (1841) — не отказался бы и Виктор Гюго: мы полагаем, — делал вывод Дюшен, — что эти два стихотворения написаны под влиянием работы воображения, столь характерной для В. Гюго, и что „Разгневанный Дунай“ внушил и подсказал их Лермонтову…» [788]

788

Э. Дюшeн, цит. соч., с. 139.

Из этой похвалы («от „Даров Терека“ и от „Спора“ не отказался бы и В. Гюго») может следовать только один вывод: что Лермонтов — способный ученик Виктора Гюго.

Не опровергая выводов Дюшена, исследователи Лермонтова (Л. П. Семенов, Б. М. Эйхенбаум) утверждают, однако, что источником лермонтовской баллады послужил также и местный фольклор, что «Дары Терека» восходят к песням гребенских казаков [789] . Но при такой постановке вопроса — наряду с Гюго — самый фольклор оказывается одной из разновидностей литературных источников. К тому же остается совершенно неясным, к каким песням гребенских казаков восходит лермонтовское стихотворение, а главное — в чем сказалась эта близость к фольклору. Вопрос этот в специальной литературе поставлен уже давно, но совершенно не разработан.

789

Лермонтов, т. II, с. 201–202; М. Ю. Лермонтов. Стихотворения, т. I. Вступительная статья, редакция и комментария Б. М. Эйхенбаума («Библиотека поэта», большая серия). Л., «Советский писатель», 1940, с. 334; Л. П. Семенов. Лермонтов и фольклор Кавказа. Пятигорск, 1941, с. 44.

Н. Мендельсон в статье «Народные мотивы в поэзии Лермонтова» привел гребенскую песню о Тереке Горыниче, что «прорыл-прокопал горы крутые» и «упал во синее море, во Каспийское»:

Ой ты, батюшка, наш батюшка, Быстрый Терек ты Горынич! Про тебя лежит слава добрая, Слава добрая, речь хорошая! Ты прорыл-прокопал горы крутые, Леса темные; Ты упал, Терек Горынич, во синее море, Во Каспийское; И на устье ты выкатил бел горючий камень. Тут и шли, прошли гребенскне казаки со батальицы, Что с той-то батальицы со турецкой; Не дошедши они до белого камушка, становилися; Становилися они, дуван дуванили. Что на каждого доставалося по пятьсот рублей, Атаманушке с есаулами по тысяче; Одного-то доброго молодца обдуванили: Доставалась ему, добру молодцу, красная девица, Как убор-то, прибор на красной девице — во пятьсот рублей. Русая коса — во всю тысячу, А самой-то красной девице — цены нетути [790] .

790

«Венок М. Ю. Лермонтову». М., 1914, с. 194–195.

Л. П. Семенов указал на другую песню, в которой поминается о том, как

Надевали уздени-князья панцири трехколечные С налокотниками позлащенными [791] .

Но обе песни довольно далеки от лермонтовской баллады, а главное — заключают в себе такие общие признаки, которые могли быть известны поэту помимо песен: кабардинцы не только в песне, но и в действительности носили позлащенные налокотники, у казачек бывают светло-русые косы и в жизни, и Терек впадает в Каспийское море не только в песнях. Судя по этому, Лермонтов мог описать в «Дарах Терека» непосредственные свои впечатления, стихотворение могло бы и не иметь фольклорного источника.

791

Л. Сeмeнов. Лермонтов на Кавказе. Пятигорск, 1939, с. 79–80.

На самом деле предположения исследователей правильны, но в их руках не было достаточно убедительных аргументов. А между тем имеется хоть и косвенное, но все же очень точное подтверждение, что наряду со многими другими наблюдениями Лермонтова вдохновили на создание «Даров Терека» произведения народной поэзии.

Но прежде чем познакомиться с этими произведениями народного творчества, попробуем выяснить, когда и кто их записывал.

5