Лермонтов. Исследования и находки(издание 2013 года)
Шрифт:
Какая же болезнь состарила Печорина с юных лет? Отчего он не свершил великих подвигов, к которым стремился? Отчего втуне гибнут в нем исполинские силы?
Исполинские силы погибли в нем оттого, что он не знал, на что их направить. Он стремился к свершению подвигов, но подвиги не свершаются без цели.
Отчего же Печорин живет без цели? Отчего увядает в бездействии и старится без борьбы?
А живет он без цели и старится без борьбы оттого, что не видит цели жизни, не видит возможности борьбы.
В ранней юности Печорин был «готов любить весь мир»: его никто не хотел понять. И тогда он похоронил в глубине сердца лучшие свои чувства и привык равнодушно смотреть на страдания. Сначала он приходил в отчаяние от собственного бессилия, а потом привык ни во что не верить и ни на что не надеяться. Так превратился он, по его собственным словам, в нравственного калеку. И вот этого нравственного калеку Лермонтов назвал героем своего времени.
«Какой же это герой? — спрашивал себя читатель. — Да это же горькая насмешка!»
«Это портрет, составленный из пороков всего нашего поколения, в полном их развитии», — отвечал на эти вопросы Лермонтов в предисловии к роману.
И читатель понимал, что Печорин — герой поколения 30-х годов — жертва общественного порядка. И что зло коренится не в нем, а в условиях российской жизни.
Эту мысль Лермонтова поняли не только читатели и критики, но и царь. В одном из своих личных писем он с нескрываемой злобой назвал «Героя нашего времени» — одну из самых гениальных книг во всей мировой литературе — «жалкой и отвратительной книгой», а Лермонтова — испорченным и неспособным писателем. И зная, что Лермонтова уже нет в Петербурге, что он снова отправился в ссылку, полную опасностей и лишений, послан почти на верную смерть, царь писал с угрожающей иронией: «Счастливого пути, господин Лермонтов!»
И дни Лермонтова были сочтены.
Он обречен был на ссылку до конца своих дней. Снова потянулись тряские дороги, замелькали подорожные столбы и раскинулся бесконечный горизонт.
В этом путешествии на лошадях через всю Россию Лермонтов наблюдал трагический контраст между блеском петербургских салонов и нищетой деревень, в которых после страшного неурожая 1839 года ели даже кровельную солому.
В кружках петербургской и московской молодежи тех лет шли споры об исторических судьбах России, о том, какова должна быть истинная любовь к отчизне. Отвергая крепостнический уклад, отрицая призывы сторонников старины вернуться к порядкам допетровской Руси, Лермонтов все яснее понимал, что его любовь — в любви к народу, к демократической России. Об этом он и говорит в своем удивительном стихотворении «Родина», образы которого зародились у него во время путешествия на Кавказ весною 1840 года. Теперь, когда знаешь, что открывалось взору поэта, по-иному читаются строки, в которых говорится об отраде, вызванной видом гумна и соломенной крыши!
Люблю отчизну я, но странною любовью! Не победит ее рассудок мой. Ни слава, купленная кровью, Ни полный гордого доверия покой, Ни темной старины заветные преданья Не шевелят во мне отрадного мечтанья. Но я люблю — за что, не знаю сам — Ее степей холодное молчанье, Ее лесов безбрежных колыханье, Разливы рек ее, подобные морям; Проселочным путем люблю скакать в телеге И, взором медленным пронзая ночи тень, Встречать по сторонам, вздыхая о ночлеге, Дрожащие огни печальных деревень. Люблю дымок спаленной жнивы, В степи ночующий обоз И на холме средь желтой нивы Чету белеющих берез. С отрадой, многим незнакомой, Я вижу полное гумно, Избу, покрытую соломой, С резными ставнями окно…В одном из писем 1841 года Белинский высказывал опасение, позволит ли цензура напечатать в журнале это патриотическое стихотворение: настолько отличалась любовь Лермонтова к родине, его народолюбие от официального патриотизма, утверждавшего самодержавие, православие и народность в ее националистическом смысле. Добролюбов писал, что Лермонтов, «умевши рано постичь недостатки современного общества, умел понять и то, что спасение от этого ложного пути находится только в народе» [1055] . И доказательство этому видел в стихотворении «Родина», в котором Лермонтов, по его словам, «становится решительно выше всех предрассудков патриотизма и понимает любовь к отечеству истинно, свято и разумно».
1055
Н. А. Добролюбов. Собр. соч. в 9-ти томах, т. 2. М.-Л., 1962, с. 263.
В кровопролитных боях на Кавказе Лермонтов проявлял хладнокровие и отменное мужество. Он, о котором в петербургских салонах говорили как о человеке неприятном, высокомерном, насмешливом, читал скромным кавказским офицерам «Демона» в походной палатке. И долго спустя после смерти поэта боевые товарищи вспоминали его со слезами на глазах и уверяли, что характер поэта был полон женской деликатности и юношеской горячности.
Год, проведенный в кавказских походах — в Чечне, — принес русской поэзии несколько гениальных поэтических изображений повседневной солдатской жизни.
Чу — дальний выстрел! Прожужжала Шальная пуля…. славный звук… Вот крик — и снова все вокруг Затихло… Но жара уж спала, Ведут коней на водопой, Зашевелилася пехота; Вот проскакал один, другой! Шум, говор. Где вторая рота? Что, вьючить? — что же капитан? Повозки выдвигайте живо! Савельич!'' — «Ой ли?» — «Дай огниво!» — Подъем ударил барабан — Гудит музыка полковая; Между колоннами въезжая, Звенят орудья. Генерал Вперед со свитой поскакал…В этом стихотворном рассказе о сражении на реке Валерик и в «Завещании» Лермонтов с новой силой раскрыл величие обыкновенных людей.
А царь тем временем отдал распоряжение, чтобы поэта не отпускали с фронта и не давали случая отличиться. Он отказывал Лермонтову в наградах и не пускал в отставку. Можно было рассчитывать только на ранение.
Пока Лермонтов воевал на Кавказе, в Петербурге появилась в свет книга его стихотворений. Мало кто вступал в литературу с таким стихотворным сборником, в котором не было ни одной хотя бы относительно слабой вещи. Лермонтов включил в книгу два с половиной десятка стихотворений, «Песню про царя Ивана Васильевича…» и «Мцыри».
Белинский напечатал об этой книге замечательную статью, в которой писал: «Великий поэт, говоря о себе самом, о своем я, говорит об общем — о человечестве, ибо в его натуре лежит все, чем живет человечество». «Мы узнаем в нем поэта русского, народного, в высшем и благороднейшем значении этого слова, — писал он о Лермонтове, — поэта, в котором выразился исторический момент русского общества» [1056] .
Народными Белинский считал не только «Песню про царя Ивана Васильевича…» и «Бородино», но и «Демона», и «Думу», и лирические стихотворения Лермонтова, ибо «исторический момент русского общества» выразился в них с не меньшей силой, чем в тех произведениях, в которых поэт говорит о народе или же от лица народа.
1056
В. Г. Белинский. Полн. собр. соч., т. IV, с. 521.