Лермонтов. Исследования и находки(издание 2013 года)
Шрифт:
Сперанский — крупнейший либерал, самый влиятельный сановник в начале царствования Александра I, подготовлял проект конституционного ограничения монархии, исходя из разделения власти на законодательную, исполнительную и судебную. По мысли Сперанского, законодательное собрание должно было основываться на народном избрании, а постановления этого органа — выражать «желания народа». При этом существует «общее мнение», оберегающее закон, а также система законов. Суд отправляется не монархом, но избранными от народа, коих утверждает правительство. Оно, в свою очередь, ответственно перед законодательным собранием. Сперанский представлял себе, что действия правительства будут «публичны» и в определенных границах установлена свобода печати.
Формально разделение власти произошло, Государственный совет создан. Остальное было приостановлено. Под давлением дворянских кругов, недовольных намечавшимися реформами, Сперанский был отстранен и накануне вторжения Наполеона сослан. Несколько лет спустя началось его постепенное возвышение. Зная о его сочувствии конституционному строю и о размерах его популярности, декабристы намечали ввести его в состав Временного правительства. Именно потому после крушения заговора Николай I назначил Сперанского членом Верховного суда над декабристами, поручив ему обоснование юридической стороны процесса. С 1826 года Сперанский фактически стоял во главе II Отделения императорской канцелярии, занимавшейся кодификацией права. Под его руководством были изданы «Полное собрание законов Российской империи» и «Свод законов Российской империи», с его именем была связана вся законодательная работа. В это время он выступал уже сторонником «правления неограниченного» [123] .
123
«Энциклопедический словарь», изд. Брокгауза и Ефрона, т. XXXI, (кн. 61), с. 192. «Большая советская энциклопедия», т. 40, с. 282–283.
«Русский биографический словарь», том «Смеловский — Суворина» (Статья С. Середонина.); М. Коркунов. Теоретические воззрения Сперанского на право. — «Журнал министерства народного просвещения», 1899, № 9.
Участие в процессе над декабристами и отказ от либеральных позиций уронили престиж Сперанского в глазах вольномыслящей молодежи. Тем не менее известный ореол вокруг его имени оставался, ибо во взглядах своих Сперанский исходил из идеи законности.
Глубокую оценку его деятельности дал Н. Г. Чернышевский в статье «Русский реформатор», представляющей собою анализ книги барона М. Корфа «Жизнь графа Сперанского» [124] . Чернышевский пишет, что хотя он и далек «от восхищения реформаторской деятельностью Сперанского» [125] , но «преобразования были задуманы действительно громадные» [126] . Далее автор статьи говорит о «колоссальности» замысла и соглашается с Корфом в том, что Сперанский «был отчасти приверженцем той политической системы, которая преобразовала Францию, которая провозгласила равноправность всех граждан и отменила средневековое устройство» [127] , другими словами, приверженцем Великой французской буржуазной революции 1789 года. Сперанского, говорит Чернышевский, называли революционером. Этот отзыв его врагов «не был совершенно безосновательной клеветою» [128] . Однако, отмечено далее в статье, Сперанский хотел преобразовать государство не «низвержением» царя, а именно его властью. Падение Сперанского произошло вслед за тем, как обнаружилась «неодинаковость» стремлений его со взглядами императора. Тогда-то он и предстал перед Александром как «человек вредного образа мыслей» [129] . В результате Сперанский успел осуществить лишь некоторые второстепенные части составленного проекта. «Он совершенно забывал, — говорит Чернышевский, — о характере и размере сил, какие были бы нужны для задуманных им преобразований» [130] — намек на невозможность осуществления проектов Сперанского без экономических и политических перемен.
124
Н. Г. Чернышевский. Полн. собр. соч., т. VII. Статьи и рецензии 1860–1861. М., Гослитиздат, 1950, с. 794–827. Далее всюду цитируется это издание.
125
Там же, с. 805.
126
Н. Г. Чернышевский. Полн. собр. соч., т. VII. Статьи и рецензии 1860–1861. М., Гослитиздат, 1950, с. 794–827. Далее всюду цитируется это издание.
127
Там же, с. 804.
128
Там же.
129
Там же, с. 817.
130
Там же, с. 811.
Рассматривая последний период работы Сперанского уже в царствование Николая I, Чернышевский отмечает, что «внешняя сторона» таланта Сперанского «обнаруживалась и тут с прежним блеском» и что «невозможно не изумляться тому, в какое короткое время успел он составить и обнародовать „Полное собрание законов“ и „Свод законов“. Но тут, — поясняет Н. Г. Чернышевский, — ему „принадлежало только исполнение, а не дух дела“» [131] .
Если отметить, как часто называется Сперанский в этой статье «мечтателем» и человеком, стремившимся к «мечтательным улучшениям», и сопоставить эту характеристику с названием статьи «Русский реформатор», — иронический смысл за главия становится окончательно ясным, особенно если обратить внимание на фразу, не вошедшую в текст «Современника» в 1861 году, в которой о реформаторской деятельности Сперанского говорится: «мы прямо скажем, что она жалка, а он сам странен или даже нелеп» [132] .
131
Там же, с. 823.
132
Н. Г. Чернышевский. Полн. собр. соч., т. VII. Статьи и рецензии 1860–1861. М., Гослитиздат, 1950, с. 794–827. Далее всюду цитируется это издание. с. 805.
Тем не менее статья Чернышевского окончательно убеждает в том, что приверженность Сперанского идеям Великой французской революции в первый период его деятельности и отражение в его проектах передовых идей своего времени — все это хорошо было известно, разумеется, не только Раевскому, но и Лермонтову.
Не возникает сомнения, что Раевский ценил его не только за труды 30-х годов, но, прежде всего, за прежний обширный проект, в котором, как пишет Раевский, Сперанский исходил «из общих предположений реформы» [133] .
133
С. Раевский. Памяти графа Сперанского. — «Московские ведомости», 1872, № 3.
Эта статья, написанная в начале 70-х годов, не подтверждает фурьеристских взглядов Раевского, ибо направлена не только против реакционеров, отрицавших необходимость отмены рабства, но и против тех, кто ожидает «наступления в человечестве несбыточной Аркадии» [134] , то есть против утопий. Однако прошло тридцать пять лет. И это нисколько не исключает интереса к учению Фурье у Раевского в то время, когда он жил вместе с Лермонтовым.
Для нас эта статья важна, как единственный документ, на основании которого можно, хотя бы отчасти, судить о политических взглядах Раевского в 30-е годы. И ясно, что она не была бы написана, если бы в 30-е годы Раевский не почитал ум Сперанского и масштабы предпринятой им работы, направленной на ограничение произвола и беззакония.
134
Там же.
Поскольку Раевский говорит в ней о «привлекательной личности» Сперанского, отмечает, что Сперанский любил окружать себя молодыми людьми, обращавшими его внимание расположением к юриспруденции, и что вводил их в круг законодательных работ занятиями «не столько служебными, сколько семейными» [135] , — возникает мысль о личном знакомство Раевского с этим выдающимся юристом и государственным деятелем первой половины прошлого века.
Интерес к деятельности Сперанского дополняет наши представления о широком кругозоре Раевского. Что же касается его политических взглядов в 30-е годы, то сознательное и смело организованное распространение революционного по духу сочинения Лермонтова, содержащего вызов аристократической олигархии и трону самого императора, с необычайной ясностью раскрывают перед нами радикальные взгляды этого человека. Раевский, как и Лермонтов, — наследник декабристов, воспринявший от них не только ненависть к деспотизму и рабству, но и глубокую веру в то, что поэзия должна служить целям политической агитации. И налаженное Раевским распространение «Смерти Поэта», благодаря чему стихотворение в необычайно короткий срок разошлось по Петербургу, попало в Москву и проникло в провинцию и за границу, — составляло выдающийся политический подвиг. В этих действиях Лермонтов и Раевский проявили глубокое понимание задач политической агитации.
135
Там же.
Наладив массовое изготовление и раздачу текста в двух разных редакциях и в третьей, снабженной специальным эпиграфом, не убоявшись выставить имя автора, они намного превзошли агитационную технику декабристов не только по скорости отклика на событие, но, вероятно, даже по тиражу. То, чего достигли Лермонтов и Раевский, представляло в этом направлении очень важный этап, ибо распространение «Смерти Поэта» во многом предвосхищало уже дальнейший период, связанный с нелегальной печатью.
Интересна «юридическая» терминология лермонтовского стихотворения: «Суд», «Правда», «Закон»… Можно сказать почти с полной уверенностью, что она отражает разговоры, в которых развивались мысли об ограничении деспотизма в России и о возможных формах правления.
Спор со Столыпиным сразу же принял направление не юридическое, о котором старался Раевский, переписывая свои показания: перо его забежало и вывело в черновике буквы «пол…» — «Разговор принял было пол…», собираясь написать «политическое».
И снова:
«Мыслей о политических переменах и волнениях у нас вовсе не было никаких», — пишет и вычеркивает Раевский.
Были!
О конституции (о «политических переменах»)!
О революции (о «волнениях»)!
Об ответе, который будет держать перед историей великосветское общество, повинное в гибели Пушкина!
9
Когда события приняли худой оборот, Лермонтов обратился к протекции Андрея Николаевича Муравьева. В эти годы они часто встречались в Царском Селе, где Муравьев подолгу живал, водя компанию с лейб-гусарами и сойдясь особенно коротко с братом Натальи Николаевны Пушкиной — Гончаровым [136] . Постоянно заходя к Муравьеву, Лермонтов, между прочим, написал маслом его очень похожий портрет, на котором изобразил сидящего под деревом долговязого молодого мужчину со взбитым коком русых волос [137] .
136
А. Н. Муравьев. Мои воспоминания. — «Русское обозрение», 1896, № 2, с. 513.
137
Н. П. Пахомов. Живописное наследство Лермонтова. — «Литературное наследство», т. 45–46, с. 85–87.