Лес рубят - щепки летят
Шрифт:
Все снова изъявили готовность проводить Данилу Захаровича. Он отказался от услуг всех, тогда ему предложили в проводники Антона, но он выразил сомнение в знании Антоном дороги; это заставило Марью Дмитриевну вызваться с предложением своих услуг, но Данило Захарович опять уперся, так как он не мог допустить, чтобы в этой глуши Марья Дмитриевна возвращалась домой одна; оставался на очереди Александр Прохоров, но Данилу Захаровичу «было совестно беспокоить совсем еще незнакомого ему человека». Бог знает, чем бы кончилась эта сцена, если бы все не решились идти провожать гостя насильно, что заставило его стесняться и жаловаться всю дорогу.
Только
— Что вам, мама? — спросила раскрасневшаяся молодая девушка, вбегая в комнату.
— Ты бы, Катюша, не играла, — посоветовала Марья Дмитриевна. — Вот соседские барышни гуляют у себя в саду. Я зашла прибрать в комнате Александра Флегонтовича, а сверху-то мне их и видно… Осудят еще…
— Вот выдумали! — засмеялась Катерина Александровна. — Разве мы в первый раз играем?.. Да и что мне до них за дело. Впрочем, они и сами часто играют…
Катерина Александровна хотела выйти.
— Да ведь они между собою играют, — проговорила Марья Дмитриевна. — А ты вот с чужим мужчиной… Нехорошо…
Катерина Александровна пожала плечами и вышла в сад. Ее тотчас же «запятнали», и волей-неволей ей пришлось бегать. Но ее искренняя веселость пропала, и она поспешила отговориться от игры под предлогом усталости. Она присела на ступеньку к костылям Флегонта Матвеевича и задумалась. Играющие побегали еще немного и тоже уселись на ступени. Минут через десять всех позвали к чаю, и день окончился мирно и тихо, как обыкновенно кончались дни в этой семье. Катерина Александровна почти уже забыла о словах матери и спокойно легла спать, но она еще не успела заснуть, когда в ее комнату появилась Марья Дмитриевна. Она подошла к постели дочери и спросила, спит ли та. Катерина Александровна отвечала: «Не сплю».
— Мне поговорить с тобой, Катюша, надо, — заметила Марья Дмитриевна и присела на постель. — Не губи ты себя, Катюша. От людей-то ведь ничего не скроешь, — слезливо начала она объяснение.
— Я, мама, ничего и не скрываю, — ответила Катерина Александровна, изумленная этим вступлением.
— Ты вот невестой Александра Флегонтовича слывешь, а люди-то разве поверят, что ты невеста?.. Любовницей его назовут.
— Да пусть называют; мне-то что до этого за дело!
— Ай, Катюша, как тебе не стыдно! Честное-то имя должно быть для девушки дороже всего… Потеряешь его раз, так уж никогда не воротишь… И какие люди-то нынче? Каждый обмануть норовит, насмеяться хочет над бедным человеком… Вертопрахи нынче молодые-то люди, поиграют и бросят…
— Это вы кого же, мама, вертопрахом-то считаете? Не Александра ли? — спросила Катерина Александровна, смотря прямо в глаза матери. — И не стыдно вам, и не грешно вам? Верите
Марья Дмитриевна смутилась: в глубине души она все еще любила Александра Прохорова и верила в его доброе сердце. Она хотела что-то сказать в свое оправдание, но Катерина Александровна предупредила ее.
— Вы, мама, — начала она, — не от себя это говорите, вы чужие слова говорите!
Марья Дмитриевна обиделась.
— Уж известно, что у меня и своих слов нет! Глупая я! Где мне что-нибудь свое выдумать!.. Я…
— Не то, мама, совсем не то! — перебила ее дочь. — Есть у вас и свой ум, и свое сердце, только характер у вас слабый. Не подумаете и не сделаете вы дурно, когда по своему разуму поступаете, а как настроят вас другие, вы и кажетесь и недоброй и нерассудительной… Поступайте лучше как бог на душу положит, да людей поменьше слушайте, вот и будет хорошо, и не станете вы вертопрахами называть таких людей, как Александр.
Катерина Александровна говорила ласковым, мягким тоном, не раздражаясь и не сердясь на мать. Марья Дмитриевна в душе уже почти соглашалась с дочерью, но из ее ума еще не вышли слова Данилы Захаровича о ее слабости, и она решилась быть твердой и продолжать разговор.
— Уж ты так и думаешь, что я ничего не вижу сама-то, — покачала она головой. — Вон и сегодня вошла я к нему в комнату, целует он тебя… До чего дошли! Не поженились, а целуетесь!.. Разве это хорошо?
Катерина Александровна вспыхнула.
— Хорошо или нет — это мое дело, — резко ответила она.
— Да ведь ты пойми: я мать! — внушала Марья Дмитриевна. — Ты еще дитя, неопытная ты. Тебе кажется, что все ничего, а я-то знаю, куда эти поцелуи ведут.
— Мама, — серьезно и отчетливо заговорила Катерина Александровна, приподнявшись на локте в своей постели, — опять вы не свои слова говорите. Не дитя я и не неопытная. Было время, когда я, точно, была доверчивой и неопытной девочкой, и именно в эти-то годы вы не следили и не могли следить за мной. Одна я ходила по городу, приносила вам кусок хлеба, приносила одежду и деньги — вы не спрашивали, откуда, вы не знали, правду ли я говорила, когда рассказывала, где я взяла все это. В те годы, мама, я могла погибнуть и не раз представлялся мне случай добыть кусок хлеба ценой своей чести. Вы взяли бы этот кусок и даже не подумали бы, как он добыт… Но я не погибла тогда, а теперь-то, когда я и старше стала, и на жизнь насмотрелась, уж, верно, сумею спасти себя от гибели. Может быть, и действительно было бы лучше, если бы дела сложились иначе, — но если они не могли сложиться иначе, то тут и толковать нечего. Я хорошо знаю и себя, и Сашу, и не боюсь ничего. Предоставьте же мне право жить своим умом, как я жила в детстве.
— Так что ж ты, Катюша, мать-то уж ни за что считаешь? — жалобно и с упреком произнесла Марья Дмитриевна. — Ты думаешь, что матери так и должны махнуть рукой на детей: пусть, мол, хоть на голове ходят?
— И матери матерям рознь, и дети не одинаковы бывают, — ответила Катерина Александровна. — Одних матерей нужно на помочах водить, а других детей нужно самим себе предоставить… Одно говорю вам: не смотрели за мной прежде, так теперь поздно смотреть…
— Ну, спасибо, Катюша, спасибо, дочка! — прослезилась Марья Дмитриевна. — Мать-то, значит, для тебя все равно что служанка. Не смеет она в твои дела вмешиваться, не смеет совета дочери дать… Бог с тобой! Сама когда-нибудь будешь матерью, узнаешь, как материнское-то сердце болит за детей…