Леший выходит на связь
Шрифт:
— Мы тут много лет жить будем, и никто нас не найдет — говорили повстанцы, изрядно напуганные недавним разгромом.
Но Сыхда, молчаливо и охотно признанный всеми главарем этой группы, насчитывавшей более сотни человек, не намеревался долго задерживаться у зимовья. Собрав на совет самых свирепых, самых отпетых бандитов, уж и подобралась компания, он сказал:
— Решайте, что делать. Я считаю, что всему свое время. Повоевали, а теперь пора расходиться.
— Куда идти? В ЧК? — настороженно, с явным недоверием, спросили его.
— Домой, к семьям. И ждать — может,
Люди в раздумье и в унынии повесили косматые головы. Страшно это — решать. Взвешивали свои вины перед новой властью и еще раз прикидывали, что им будет за них. Конечно, домой, как бы это иные и не скрывали, хотелось всем: за многие годы опостылела до печенок разбойничья, волчья жизнь, народ обозлился на бандитов, нет им в улусах никакой ощутимой поддержки. А в тайге перестреляют всех, как куропаток.
— Будь что будет, а надо идти, — послышался негромкий, растерянный голос.
Наступила неловкая тишина. Люди переглядывались, подкашливали, потирали руки. Каждый ждал, когда заговорит кто-нибудь другой, кто сумеет все рассудить обстоятельно, а уж потом решать.
— Помирать, так с музыкой: не хочу просить милости у Чека, — с надрывом сказал седой бородач со шрамом во всю щеку, односельчанин Соловьева — казак Туртанов. Этот ходил с бандой не по принуждению, не в силу каких-то случайно сложившихся причин, он был убежденным и непримиримым врагом Советов.
Участники совета так и не пришли к единодушному мнению. По-разному решили свои судьбы и остальные бандиты, которым была дана полная свобода выбора. И все-таки семьи и хозяйства звали домой, большинство отправлялось по родным селам и улусам — будь что будет! — эти спрашивали Кирбижекова:
— А ты?
— Я остаюсь в тайге. Вы на меня не смотрите, — отвечал он, а сердце, как птица из клетки, рвалось к нормальной людской жизни, к друзьям-щетинкинцам.
Бандиты считали ответ Сыхды вполне разумным. Как-никак не темнота, не рядовой повстанец — добровольный ординарец самого Соловьева, а за это по головке не погладят.
В свою очередь, Сыхда прикинул: с кем же он остается? И сразу упал духом. В основном кулаки, головорезы, на таких пули не жалко. Однако были среди них и бедолаги, которым некуда больше идти — на земле у них ни кола, ни двора, а вступать в большевистскую коммуну, где бабы общие, они не хотели.
Среди оставшихся в тайге бандитов находился и трахомный, красновекий Аднак. Одинокий, безграмотный и бездомный мужик, зарабатывавший себе на жизнь чем придется, когда-то прибившийся к банде. Он метко стрелял, за это его стали ценить и сытно кормить, а до всего остального Аднаку не было никакого дела. Он и теперь оставался в тайге лишь потому, что боялся снова голодать в улусах — кто его там приютит и накормит?
— Я сюдак, — сказал он Сыхде. — Возьми меня ординарцем.
Сыхда согласился иметь рядом с собою бесхитростного и преданного ему — в этом сомневаться не приходилось — маленького худощавого человека. И уж, конечно, он не пожалел об этом: Аднак скоро стал неотъемлемой частью самого Сыхды, его постоянной выручкой и защитой.
Вскоре в банду вернулся ушедший домой неделю назад большеголовый и кривоногий хакас Кокча. В родном улусе Кокчу встретили совсем неплохо. Праздник был по этому случаю. Люди радовались, что наконец-то он вышел из тайги, подарили ему трех овец и телка — живи, богатей на здоровье. Да как на грех кто-то обворовал кооперативную лавку, стали искать, подозрение сразу же пало на Кокчу.
— Милицию обманул мал-мало, бежал, — рассказывал он.
Кокча принес Кирбижекову неприятную весть: чекисты повсюду разыскивают Сыхду, как убийцу трех коммунаров. В улусах устраиваются засады.
— И меня спрашивали, как и где расстрелял Сыхда безоружных людей, — сказал Кокча. — А я что знаю? Я ничего не знаю.
Убийство коммунаров. Это был точно рассчитанный, жестокий удар. Матыга теперь мог радоваться — он добился своего. Сыхда теперь никому не докажет своей правоты. Уж лучше бы убили его тогда, лучше бы отважный коммунар Конгаров, перед смертью открывший в Сыхде друга, сказал Матыге сущую правду.
«Я должен явиться в Чека. Все расскажу, и они мне поверят, в отчаянии думал он. — А если не поверят? У меня ведь нет свидетелей. Против меня покажет любой из бандитов, они слышали предсмертные слова Конгарова».
Нужно было искать какой-то иной способ доказать чекистам, что он тот, кем был всегда. И потерял Сыхда сон, только об этом мучительно думал днем и ночью.
Еще через неделю в банду явился отпущенный чекистами молодой хакас Федор, близкий к Матыге человек. Схваченный чоновцами, он был освобожден под честное слово, что не возьмет больше в руки оружия. Вроде бы и ничего, можно жить, но чекистам недолго и передумать, снова арестовать Федора. Так не лучше ли опять уйти в повстанческий отряд?
Долго по старым базам и самым отдаленным местам искал Федор людей Лешего. И теперь, когда нашел их, пойдет с ними уже до конца. А не примет его Леший в отряд — будет в одиночку скрываться в тайге от Чека.
Сыхда сказал Федору так, чтобы все, кто присутствовал при их разговоре слышали его:
— Ты был в Чека, и мы проверим тебя. Может, ты привез к нам шесть хитростей и семь обманов?
— Правильно. Да как проверишь? — угрюмо бросил Туртанов.
— Найду как, — уверенно сказал Сыхда. И подумалось ему: а не подослан ли Федор Матыгою, во всяком случае, ухо надо держать востро. В самом отряде Сыхды были преданные Матыге люди, которые никому не доверяли, в том числе и новому главарю банды. Пронюхай они хоть что-нибудь о прошлом Сыхды — и за жизнь его никто не даст и копейки.
— Я хочу с глазу на глаз говорить с тобой, — сдержанно сказал ему Федор.
— Говори при всех.
— Мы тоже послушаем тебя, — зашумели жадные до новостей бандиты.
Федор затруднился с ответом — это было видно по его растерянному, подавленному лицу. Но вот спохватился — что-то вспомнил, во взгляде мелькнула лукавая искорка:
— Болтливый вестник на сороку похож. Кому надо услышать, тот услышит. Я привез Лешему слово Матыга, — твердо произнес он, глядя на Сыхду.
— Что ж, поедем поговорим, — согласился Сыхда.