Леший
Шрифт:
III
Следствие мы производили около двух недель. Перед самым потом отъездом исправник пришел ко мне с торжествующим лицом.
– Что это, Иван Семеныч, вы сегодня что-то очень веселы?
– заметил я ему.
– Да-с, веселенек, - отвечал он.
– Сегодня я получил письмо от барина Егора Парменова, которое душевно меня порадовало.
– Какого же содержания?
– спросил было я.
– Ну, уж этого я теперь вам не скажу, а вы сами увидите, когда поедем назад через Марково, - сказал он
Егор Парменов сейчас явился к нам, бледный, худой, так что я его едва узнал.
– Батюшка Иван Семеныч, - отнесся он прямо к исправнику, - позвольте мне с вами два слова наедине сказать.
– Да зачем же наедине?
– возразил ему тот.
– Если тебе что нужно, так говори и при господине чиновнике. Секретов у меня с тобою не было, да и быть не может.
– Это дела-с собственные мои, домашние, так как я получил от господина моего письмо, с большими к себе и жене моей выговорами, - за что и про что, не знаю; только и сказано, чтоб я сейчас же исполнил какое от вас будет приказание. Разрешите, сударь, бога ради, как и что такое? Я одним мнением измучился пуще бог знает чего.
– Приказание мое я объявлю тебе на сходке, - отвечал исправник.
– Сходка готова; только мне до сходки желалось бы знать ваше распоряжение, - проговорил Егор Парменов.
– А коли готова, так и пойдем, - сказал исправник и пошел.
Я последовал за ним, Егор Парменов тоже. Проходя мимо флигеля, в котором тот жил, исправник обернулся к нему и сказал:
– Потрудись, Егор Парменыч, зайти и за женою; надобно, чтобы и она там была.
– Да она-то там зачем же нужна-с?
– Да так уж, так надобно.
Егор Парменов пожал плечами, пошел во флигель, но скоро вернулся.
– Нельзя ли, батюшка, жены не требовать: женщина она непривычная, на сходках мужицких не бывала. Сделайте-с такую божескую милость освободите ее, - сказал он.
– Нет, любезный, нельзя, - такое уже дело идет, нельзя, - возразил хладнокровно исправник.
Егор Парменов вздохнул, махнул рукою и пошел опять во флигель.
– Иван Семеныч, не жестоко ли это?
– заметил я ему.
– Ничего-с! Она вот услышит и распорядится с супругом лучше всех нас.
Мы вошли в сборную избу, где уж была целая толпа мужиков.
– Здравствуйте, братцы, - сказал исправник.
– Здорово, бачка! Здорово, кормилец!
– раздалось со всех сторон.
– Как живете-можете?
– Поманеньку, кормилец! Как твое благополучие?
– Тоже помаленьку: живу да хлеб жую.
– И дай те господи много лет жить да здравствовать, - сказали мужики, все в один голос.
– Спасибо, ребята, - отвечал Иван Семеныч и потом, оглядев толпу, прибавил: - а что, Петр Иванов здесь?
–
– Ну что, старина, каково твое здоровье? Поправляется ли?
– Нешто, судырь; не против прежнего, а все надо бога благодарить. С нынешнего лета начинаю напольную работу поработывать.
– Это-с, рекомендую вам, - отнесся ко мне исправник, - прежний здешний бурмистр, старик добрый, богомольный, начетник священного писания.
– Благодарствую, что хвалить изволишь, а уж какое наше читанье: в книге видим одно, а делаем другое.
– Больно уж ты тогда барским-то гневом огорчился.
– Что делать-то, судырь, - отвечал старик с грустной улыбкой, - хлибки мы ведь уж оченно... что маненько не по нас, сейчас и в ропот, - к мирскому-то большую привязку имеем.
– Ну, а писать-то можешь еще? Не разучился?
– спросил исправник.
– Пишу еще; земским я теперь от управителя поставлен: письма-то много.
– Как земским?
– спросил Иван Семеныч.
– Я этого и не знал. Это, значит, он тебя уж совсем своим подначальным сделал.
– Не знаю, судырь: его дело и его разуменье; только то, что должность эта мне маненько не по летам. Он вон уж и сам в очки смотрит, а я, пожалуй, годов на тридцать постарше его, - отвечал старик.
– А что, братцы, - начал Иван Семеныч после минутного молчания, обращаясь к мужикам, - как вы думаете и желаете, не лучше ли бы было, если бы вами опять начал управлять Петр Иванов, а Егора Парменова в смену?
При этом объявлении старик остался совершенно спокоен; у мужиков на всех почти лицах отразилось удовольствие, и все они переглянулись между собою.
Рыжий мужик, споривший с Егором Парменовым в тот наш проезд, первый заговорил:
– Это бы, ваше высокородие, лучше не надо быть, - в глаза и за глаза скажем. Егору Парменычу против Петра Иваныча не начальствовать.
– Это ты, братец, говоришь один, - возразил исправник, - а что скажет мир; говорите, братцы, все вдруг, как вы думаете?
– А что, бачка, миром те скажем, за Петра Иваныча мы окромя только бога молили, а от Егора Парменыча временем, пожалуй, жутко бывает!
– послышалось разом несколько голосов.
– Один в деле, по рассудку, спросит, а другой просто те оказать обидчик: оборвет да облает - вот-те и порядки все, - добавил рыжий мужик.
На эти слова вошел Егор Парменов, вместе с женою своею, которая точно была премодная, собою недурна; оделась она, вероятно, для внушения к себе вящего уважения, в шелковое платье и даже надела шляпку, а в руках держала зонтик; вошла она прямо и довольно дерзко обратилась к исправнику: