Леший
Шрифт:
– Что такое вам угодно от меня?
– Сейчас, милостивая государыня, - отвечал тот и, став посередине избы, вынул из бокового кармана письмо.
– Это я, - начал он, - читаю письмо вашего господина: "Милостивый государь Иван Семеныч! Приношу вам мою чувствительную благодарность за уведомление о беспутствах моего управителя - Егора Парменова. Оставить его в настоящей должности я считаю вредным для себя и для имения, и потому покорнейше прошу, по доброте вашей, принять участие и немедленно сделать распоряжение о смене его и о назначении в управляющие более благонадежного, по усмотрению вашему, человека; он же,
Егор Парменов, побледневший, как преступник в минуты объявления ему судебного приговора, прислонился только к стене, а жена его зарыдала, - но, впрочем, проговорила:
– Что такое вы писали!.. Мы сами тоже будем господину писать: может быть, будет что-нибудь и другое.
– Пишите, сударыня; и я желаю от души вашему мужу оправдаться, возразил Иван Семеныч.
– Но вместе с тем, чтобы ты меня, Егор Парменыч, впоследствии не обвинил, что я на тебя что-нибудь налгал или выдумал, так вот, братцы-мужички, что я писал к вашему барину, - и затем, вынув из кармана черновое письмо, прочитал его во всеуслышание. В письме этом было написано все, что он мне говорил.
– Солгал ли я, выдумал ли я тут что-нибудь?
– заключил он, обращаясь к мужикам.
Управительница взглянула на мужа так, что мне сделалось страшно за него.
– Ничего этого и в помышлениях моих не бывало; я и смолоду этими делами не занимался, а не то что по теперешним моим заботам. Выдумать на человека по злобе можно все!
– возразил было он.
Некоторые из мужиков усмехнулись.
– Ну как, Егор Парменыч, не бывало!
– сказал опять рыжий мужик, видно, заклятой в душе враг его.
– Доказывать-то на тебя не смели, а може, бывало и больше... где лаской, а где и другим брал...
– Вместо Егора Парменова, - заговорил опять исправник, - я назначаю, по вашему желанию, Петра Иванова. Желаете ли вы?
– Желаем, бачка, все мы того желаем.
– Стало, быть делу так. Ты, Егор Парменов, изволь сдать все счеты и отчеты руками, а ты, Петр Иванов, прими аккуратнее; на себя ничего не принимай: сам после отвечать будешь. Прощайте, братцы! Прощай, Егор Парменов! Не пеняй на меня: сама себя раба бьет, коли нечисто жнет, заключил Иван Семеныч, и мы с ним вышли и тотчас же выехали.
IV
Год спустя пришел ко мне из Кокинского уезда мужичок, предобродушный на лицо и немного пьян, поклонился сначала от исправника и начал просить о своем деле, которого, как водится, не сумел растолковать.
– Да ты чей?
– спросил я его.
Он сказал: оказалось, что марковского господина.
– Кто у вас - Петр Иванов нынче управителем?
– стал я его расспрашивать.
– Нету, родименькой, - отвечает он, - Петр Иваныч - дай ему бог царство небесное - побывшился{285}; теперь не Петр Иваныч - другой.
– Кто же такой?
– Из наших же, бачка, мужичков. Барин ладил было так, что из Питера наслать али там нанять кого, да Иван Семеныч зартачился: вы, говорит, кого хотите там выбирайте, а я, говорит, своего поставлю, - своего и посадил.
– Ну, а прежний, - спросил я, - где управитель, который до Петра Иванова был?
– Прежний-то?
– Да, прежний.
– О... это леший-то... как его по имени-то, пес драл, и забыл уж.
– Егор Парменов, - подхватил я.
– Так, так, бачка, Егор Парменов...
– Отчего же он леший-то?
– Прозванье уж у нас ему, кормилец, такое идет: до девок, до баб молодых был очень охоч. Вот тоже эдак девушку из Дмитрева от матки на увод увел, а опосля, как отпустил, и велел ей на лешего сговорить. Исправник тогда об этом деле спознал - наехал: ну, так будь же ты, говорит, и сам леший; так, говорит, братцы-мужички, и зовите его лешим. А мы, дураки, тому и рады: с правителей-то его тем времечком сменили - посмелей стало... леший да леший... так лешим и остался.
– Где же теперь эта дмитревская девка?
– При матке, бачка, при матери живет.
– Замуж не вышла?
– Ну где, родимой, где уж? Хошь и мужички, а обегаем этого: парнишку тоже принесла; матка ладила было подкинуть, так Марфутка-то не захотела: сама, говорит, выпою и выкормлю. Такая дикая теперь девка стала, слова с народом не промолвит. Все богомольствует... по богомольям ходит.
– Ну, а жена Егора Парменова где?
– При нем, бачка, живет; тоже по нем и ее лешачихой дразнят.
– А ее-то за что же?
– Сердцем-то она уж больно люта, да на руку дерзка; теперь уж воли-то ни над кем нет, так с мужем батальствуют, до того дерутся да лаются, что в избе-то уж места мало: на улицу выбиваются - прямые лешие!..
ПРИМЕЧАНИЯ
ЛЕШИЙ
Рассказ исправника
Впервые рассказ напечатан в журнале "Современник" (1853, No 11). Закончен рассказ был 22 августа 1853 года. В дальнейшем текст подвергался авторской правке. Подготовляя издание "Очерков из крестьянского быта", Писемский удалил из произведения длинноты, неоправданные литературные реминисценции. Во второй главе в журнальном тексте было такое рассуждение исправника: "Я только, знаете, пожал плечами, впрочем, тут же вспомнил сочинение Пушкина... вероятно, и вы знаете... "Полтава" - прекрасное сочинение: там тоже молодая девушка влюбилась в старика Мазепу. Когда я еще читал это, так думал: "Правда ли это, не фантазия ли одна, и бывает ли на белом свете?" - А тут и сам на практике вижу. Овладело мной большое любопытство..." В тексте "Очерков из крестьянского быта" эти слова заменены другими, более скупыми, более соответствующими обстоятельствам и характеру рассказчика: "Я только, знаете, пожал плечами, - вот, думаю, по пословице, поправится сатана лучше ясного сокола..."
В текст издания Стелловского Писемский внес исправления, подсказываемые рецензией Чернышевского. В первой главе было такое высказывание исправника: "В суде у меня хорошо-с. На всякое дело, доложу вам, надобно знать сноровку... Я завел такую манеру: недели две, например, езжу по уезду, сам работаю, становых понукаю, а тут и в город, да и в суд; дня в три, в четыре обревизую все. Хорошо, так и спасибо, а нет, так и распеканье: товарищам замечу, а приказную братью эту запру в суде, да и не выпускаю до тех пор, пока не приведут всего в порядок. И поняли, что оттягивать нечего: рано ли, поздно ли, сделать придется. Главное, объясню вам, чтобы сам начальник не зевал, а подчиненных заставить делать можно-с!" Чернышевский отозвался не без иронии о деятельности кокинского исправника в земском суде, и Писемский заменил это место другим, противоположным по смыслу рассуждением.