Шрифт:
— Гуляешь?
— Гуляю. Что мн теперь?.. Ряпушки пудовъ шесть сачкомъ наловилъ, въ кадушкахъ ее насолилъ — вотъ теперь семья недли на три съ хлебовомъ, сказалъ караульный сторожъ Миней, самодовольно улыбнулся, пососалъ трубку-носогрйку, увидалъ, что она потухла, выбилъ изъ нея золу и, спрятавъ трубку въ штанину, слъ на скамеечку, рядомъ съ молодымъ человкомъ въ охотничьихъ сапогахъ, въ кожаной куртк, фуражк и съ двустволкой на колняхъ. — На охоту собрались? задалъ онъ вопросъ.
— Да… Думаю поохотиться, да вотъ вашего заводскаго приказчика
— Весна была холодна. Майскіе-то холода, помните, какіе стояли! Огурцы смерзли. А птиц подавай тепло. Птица холоду не любитъ. Въ холодную весну выводковъ въ половину. Да и съ Ильина дня опять холода пошли. Вотъ рыба — этой холоду только подавай. Въ холодную погоду всякая рыба лучше ловится. Вотъ ряпушка-то… Нон такой ея ходъ былъ, что вотъ я уже шестой десятокъ доживаю, а такого хода не запомню. Вотъ лещъ нон поднадулъ рыбаковъ. А изъ-за чего? Лещъ идетъ тереться о камни, когда калина цвтетъ, а тутъ такъ выдалось, что когда калина-то цвла, деньковъ пять-шесть теплыхъ выстояло! А вдь лещъ, онъ временемъ идетъ. Калина отцвла — его ужъ въ мережку и не заманишь. Тутъ ужъ онъ какъ рдкостная вещь. Его и неводомъ рдко подднешь. Онъ посл Троицына дня въ разумъ входитъ и хитеръ становится. Да, поднадулъ лещъ, поднадулъ… съ разстановкой повторилъ Миней и прибавилъ:- Поздно на охоту-то собрались. Надо бы утречкомъ.
— Да утромъ приказчику вашему недосугъ. Занятъ онъ. А одному бродить по лсу скучно.
— Темнетъ нон скоро. Смотрите, какъ бы лшій не обошелъ, когда изъ лса-то возвращаться будете.
— Ну, вотъ… Я не врю въ лшаго, улыбнулся молодой человкъ.
— Не говорите такъ, сударь… Не хорошо… таинственно подмигнулъ Миней. — Сами въ лсъ на охоту собираетесь — и вдругъ такія слова!.. Не ровенъ насъ…
— Полно.
— Оставьте… Еще если бы такъ до Ильина дня говорить, то ничего. Тутъ онъ не сердитъ и шутки шутитъ, а посл Ильина дня онъ сердитъ.
— Отчего же посл Ильина дня сердитъ?
— Его время начинается — вотъ отчего. Посл Ильина дня ночи темныя и длинныя, а это онъ страсть любитъ. Въ свтлыя ночи онъ спитъ, потому что свтъ ему не понутру, а въ темныя ночи его дразнить не слдуетъ.
— Да разв онъ слышитъ, что объ немъ говорятъ?
— Слышать не слышитъ, а чуетъ. Почуетъ, что вотъ къ нему невроятность чувствуютъ — и будетъ тому человку мстить.
— Да что же онъ можетъ сдлать?
— Живота ршить можетъ. Заведетъ въ такое мсто, что и не выйдете. Обойдетъ, запутаетъ и загонитъ въ топкое болото.
— Здсь такихъ глухихъ мстъ нтъ, возразилъ молодой человкъ.
— Какъ нтъ? А за ркой? Тутъ какъ-то кривулинскія бабы за брусникой пошли… Днемъ пошли. Пошли, да и сказали про него нехорошее слово, такъ онъ ихъ водилъ-водилъ — и заставилъ-таки ночевать въ лсу. Бабы столько страху натерплись, что безъ брусники домой прибжали. Ягоды, кузовья — все побросали. Прибгаютъ домой — и давай ихъ трясти лихорадка.
— Заблудились?
— Въ томъ-то и дло, что въ своемъ знакомомъ лсу заблудились. Обошелъ. А и лсъ-то ихній только что названіе, что лсъ, но главная статья — болото, ручейки и лужи. А лужи есть такія, что ежели въ нихъ попасть, то такъ тебя съ головой въ тину и затянетъ. Сколько у кривулинскихъ мужиковъ коровъ-то
— Такъ бабъ все-таки не затянуло?
— Нтъ, но онъ ихъ опуталъ, затуманилъ, разсказывалъ Миней. — Бабы такъ говорятъ, что онъ ихъ еще засвтло путать сталъ. «Стали, говорятъ, мы пробираться домой… Дорогу знаемъ чудесно. Идемъ по сухимъ тропинкамъ — вдругъ лужа. Мы поправе… Вотъ и поломанная елка, мимо которой, говорятъ, проходили, когда за ягодами шли… Когда за ягодами шли, было сухо, а тутъ, глядь — поперекъ опять лужа. Взяли влво — снова лужа. Мы назадъ. Окромя кочекъ, назади ничего не было, на этихъ кочкахъ и ягоды сбирали, а тутъ лужа. Тутъ мы, говорятъ, и поняли. Сли и давай плакать. А онъ какъ загогочетъ! Мы плачемъ, а онъ такъ и закатывается. Смотримъ — темнетъ. Темне, темне — ну, ужъ и дороги нельзя было искать, потому совсмъ темно стало». Такъ бабы до разсвта и просидли въ лсу.
— Просто заблудились, сказалъ молодой человкъ.
— Ну, да, заблудились! А черезъ кого заблудились? Онъ запуталъ.
— Пустое. Да разв не могли бабы безъ лшаго заблудиться?
— Какіе вы, сударь, странные! Какъ же он раньше-то ходили и не плутали? Мста знакомыя. Вдь не въ первый разъ туда ходили за ягодами. Онъ.
— Вздоръ! Просто какъ-нибудь такъ…
— Оставьте, сударь… Не хорошо. Истинно вамъ говорю, что не хорошо… погрозилъ Миней. — Вдь въ лсъ идете, подъ вечеръ идете, такъ зачмъ его раздражать? Ужъ лсники, въ графскомъ лсу какой отчаянный народъ, сжились съ нимъ, а и они его посл Ильина дня ублажаютъ.
— Какъ ублажаютъ?
— Очень просто. Толокномъ кормятъ. На ночь мшечекъ съ толокномъ оставляютъ около караулки, а на утро проснутся, выйдутъ — толокна нтъ. Сълъ.
— Что ты, Миней, разсказываешь!
— Истинно, сударь, вамъ говорю. Мн Потапъ графскій лсникъ — кумъ. Онъ врать не станетъ. Съ мшкомъ вмст стъ.
— Гм…
— Не врите?
— Да конечно же, не врю.
— Такъ куда же мшокъ-то съ толокномъ двается?
— Просто бглые уносятъ. Разв мало въ графскомъ лсу бглыхъ скрывается! Самъ же ты мн разсказывалъ, что тамъ и конокрадъ Лютовъ живетъ, котораго теперь ловятъ. Чмъ же нибудь онъ питается.
— Лютова свои на деревн кормятъ, потому — боятся, какъ бы онъ краснаго птуха не пустилъ. Вдь онъ не все въ лсу сидитъ. Нтъ-нтъ, да и покажется около деревни. Ну, тутъ ему кто краюшку хлба, кто кашки черепочекъ… Его бы давно поймали, кабы сами крестьяне захотли, а то его скрываютъ, все боятся, что онъ посл поимки опять убжитъ, да еще хуже дловъ надлаетъ.
На берегу показался еще охотникъ, рослый мужчина съ окладистой бородой.
— Ну, вотъ и приказчикъ вашъ идетъ. Сейчасъ мы и пойдемъ съ нимъ на охоту, проговорилъ молодой человкъ, поднимаясь со скамейки.
— Ой, не ходите, сударь, посл такихъ словъ! сказалъ Миней.
— Отчего?
— Да вотъ про него-то обмолвились невроятными словами, про лшаго-то. Лучше въ другой разъ пойдете. Поберегите себя.
— Пустяки.
— Ну, какъ знаете. Каяться потомъ будете, да поздно.
Молодой человкъ не слушалъ и шелъ на встрчу къ другому охотнику.
1893