Лёшка-"студент"
Шрифт:
— Не учи ученого!.. — огрызнулась Наташа и добавила газу.
Лешка откинулся на спинку сиденья и мысленно сосредоточился на тех, кто стоял на страже границы.
«В машине едут люди, каждый день пересекающие границу, — мысленно говорил он, пытаясь передать пограничникам образ знакомого автомобиля, много раз проезжавшего мимо поста, в котором ездит начальство, водившее дружбу с начальством пограничников, способным испортить им настроение. — Их не нужно останавливать! Нельзя проверять, они могут обидеться и пожаловаться!..»
Неизвестно,
— Ну, Ганс, ты в рубашке родился! — радостно сказала Наташа, увидев у дороги вывеску с надписью на французском. — Или кто-то за тебя Бога горячо молит!
Лешка вдруг вспомнил, что он давно не пробовал связаться с Костей. Он откинул голову на подголовник сиденья и закрыл глаза.
«Костя! — позвал он. — Малыш! Отзовись, если слышишь папу!.. Костик!..»
Мальчик, сидевший в кресле, весь опутанный проводами, открыл глаза, посмотрел на двух японцев в белых халатах, склонившихся к экранам, перевел взгляд на мать, скучавшую у окна в ожидании окончания процедуры, отвернулся от яркого света лампы, падавшего прямо на его лицо, и снова закрыл глаза.
— Мама! — громко сказал он в полной тишине. — Нас папа зовет.
Вера растерянно оглянулась на японцев и подошла к креслу. Она положила руку на лоб малыша, но отдернула ее, так как рука попала в переплетение проводов.
— А что он говорит? — спросила Вера.
— Он к нам едет.
Мальчик отвечал с закрытыми глазами.
На экране, возле которого стояли японцы, высветились разноцветные графики, и один из ученых, глянув на монитор, нажал на кнопку. Из соседнего аппарата поползла бумажная лента.
— Он спрашивает, дядя Каверзнев с нами?
— Нет. Он уехал домой…
Вера отвечала сыну, но в ее глазах светилось недоверие. Она до сих пор не была убеждена, действительно ли сейчас ее сын разговаривает с отцом, но если бы Вера посмотрела на японцев, то она, может быть, изменила бы свое мнение. Судя по экранам компьютеров, соединенных с датчиками на голове Кости, в мозгу малыша сейчас происходила огромная работа. На экранах мелькали графики, цифры, а ученые напряженно следили за работой приборов.
— Он говорит, чтобы мы не выходили из больницы до его приезда, — продолжал малыш. — Ни в коем случае!.. — добавил он. — Чтобы я тебя никуда не отпускал.
— Я и так никуда не ухожу, — улыбнулась мама.
— Он говорит, что очень нас любит…
— Скажи, что мы его тоже!
— Эй, Ганс, ты что, решил всю дорогу проспать? Или тебе в «совке» спать не давали?
Ковалев открыл глаза. Машина стояла возле длинного дома, обвешанного плакатами, на которых была изображена самая разная еда.
— Тебе что, в занюханном Союзе не давали спать?
Ковалев почему-то обиделся.
— А ты давно королевой стала? — спросил он. — Или всю жизнь не там жила?!
— Вот сколько я знала совковых мужиков, все они чокнутые! — весело ответила Наташа. — Сначала вы материте Союз и соседей по дому, потом начинаете плакать, вспоминать, сколько у вас там друзей было, и какие они все хорошие!.. Потом снова материте «совок», но стоит с этим согласиться, вы в драку лезете!..
— Я не лезу. Чего стоим?
— Я, по-твоему, железная? Или мне покушать не надо? И еще кой-чего…
— A-а… Дошло. А где здесь это?
— Зайдешь в дверь и ищи другую с двумя нолями или с буквами «WC», только не советское «ц», а латинское… Хоть знаешь эту букву?
— Найду. Если что, спрошу.
— Интересно посмотреть, как ты про сортир спрашивать будешь, — ехидно спросила Наташа.
— А ты не пойдешь?
— Иди, я потом приду. Мне еще кое-что здесь сделать надо.
— Ну, лады.
— Да, кстати, возьми франки, а то здесь доллары могут не принять.
— Я думал, эта валюта по всему миру котируется…
— Котируется, только не всегда. Здесь сейчас идет пропаганда за объединение Европы, так некоторые, наоборот, перестали другую валюту брать, кроме местной. Это протест у них такой!
— Понятно, ты скоро?
— Скоро. Иди.
Лешка умылся в туалете, помял перед зеркалом небритое лицо и зашел в небольшой ресторанчик, находившийся в соседней комнате. Через минуту к нему подошел пожилой мужчина с полотенцем в руках.
— Месье? — спросил он и залопотал что-то быстро и неразборчиво.
— Кушать! — сказал Ковалев. — Ням-ням! — и показал перед раскрытым ртом, как он ест ложкой.
Француз попытался объясниться по-английски, сказал что-то, похожее на итальянскую фразу, но Лешка отрицательно крутил головой. Официант, или это был хозяин ресторана, махнул рукой, оставив попытку объясниться, и через минуту начал носить на Лешкин стол тарелки и блюда.
Он поставил перед Лешкой бутылку красного вина, стакан, обычный граненый стакан, точно такой же, какие подают в наших столовых, чем несказанно обрадовал Лешку, принес здоровенную миску с салатом, какие-то зеленые плоды и прямо к столу притащил большую сковородку с жареным картофелем, переложив его на тарелку на глазах Ковалева и посыпав сверху зеленью.
— Что тут у тебя, пир? — раздался голос Наташи за спиной Лешки.
— Обед, — ответил он, проглотив кусок горячего мяса.
— А почему так много? Это ты все заказал?
— Я ничего не говорил. Он по-русски не понимает…
— Месье! — звонко крикнула Наташа и добавила еще что-то непонятное.
У стола возник улыбающийся, готовый услужить приятным господам старик.
Наташа сказала что-то резкое и махнула рукой так, что улыбка быстро сползла с лица старика. Наташе ответил другой голос, громкий и визгливый, тоже женский. Через минуту Наташа кричала на женщину с огромным носом, появившуюся в зале, чтобы защитить старика, а та отвечала ей горта.