Лёшка-"студент"
Шрифт:
— Но все-таки, есть что-то общее?
— Есть. Глаза. Им, этим врачам, трудно врать, и под их взглядом становится неуютно. Хочется уйти…
— Хоть кое-что…
— Именно кое-что! Оставь это мне. Ты узнал, есть здесь кабинеты, где музыкой лечат?
— Есть. На третьем этаже. Врач — Гиголов Альберт Михайлович. Вместе с ним работает медсестра Кубанцева Лидия Петровна.
— Быстро…
— Так я все-таки полковник министерства безопасности! — Каверзнев довольно засмеялся.
То ли осенний чистый воздух на него так подействовал, то ли еще что, но полковник искрился радостью, уверенностью и смехом.
— Что-то
— А чего грустить? Да не дрейфь, Леша, все равно мы их найдем! Сейчас проводится тщательная ревизия, ищут недостающий обогащенный уран. При нашей бюрократической системе нельзя не найти! Так или иначе — бумажки останутся!
— А вот я не уверен…
— Зря! Найдем.
— Ладно… Ну что, пройдемся по парку? Подышим свежим воздухом…
— Пошли.
Вечером Лешка на удивление быстро и крепко уснул, а проснулся от детского голоса.
— Папа, папа, где ты?!
Лешка узнал голос сына.
— Папа, ответь мне! Ты меня слышишь?
Лешка включил свет, но в комнате никого не было. Несколько секунд он недоуменно вглядывался в темное окно, посмотрел на дверь и только потом сообразил, что происходит. Он выключил свет, лег на спину и постарался расслабиться как можно сильнее. Он слушал голос и знал, что услышит его.
— Папа, ты меня слышишь?
— Слышу, малыш… — ответил он мысленно.
— Мама тебе передает привет, хотя и не верит, что я говорю с тобой!
— Скажи ей, что я ее люблю…
— Ладно. А тигренка я назвал Брык!
— Рык? Это потому что рычит?
— Да нет! Брык, слышишь, папа, Брык! Это потому, что он часто падает! Брык, и все!..
У Ковалева в глазу навернулась слезинка, хотя он, в общем, и не был сентиментален. Не потому, что сынишка так далеко и даже не предполагает, что его папа вернулся в страну, где его не раз пытались убить, пусть убивали не всегда тело, а гораздо чаще душу… Просто он любил сына и любил больше всех в мире, даже больше Веры… А он сейчас здесь, где могут убить его тело, если узнают, кто он такой и, главное, зачем сюда приехал… Впрочем, убить здесь могут многих!
— Папа, а Жук здесь, рядом, он хочет тебя увидеть! — говорил Костя.
— Погладь его за меня… Почеши ему шею!
— Ладно. Ты приезжай скорей, хорошо? А мы с мамой завтра идем в «Диснейлэнд»!
— Хорошо…
— Я все потом тебе расскажу, когда вернешься!
— Ладно, малыш…
— Ну ладно, папа, пока, я иду кормить Брыка, уже молоко для него привезли.
— До свиданья, малыш.
— Пока, папа!
Ковалев уснул только под утро.
Он долго лежал, глядя в темный потолок, и вспоминал, как впервые встретился с Верой, как радовался рождению сына, как вместе учили они английский, но у сынишки, особенно произношение, получалось значительно лучше… Уже через два месяца он свободно общался с любым американцем и поправлял маму с папой, если они произносили слово неправильно…
Он вспоминал, как катались с Костей на «американских горках», и маленькое сердечко сына замирало, когда их кабинка проваливалась в пустоту, потом взлетала вверх и снова падала… Костя, как и отец, боялся высоты, но никому не хотел признаваться в этом и раз за разом заставлял, упрашивал папу снова прокатиться с ним на этих проклятых горках, пока не перестал бояться… А Лешка все это чувствовал… Он чувствовал все, что происходит с его сыном.
Он вспоминал, как принес в дом Жука, маленького слюнявого щенка, через год вымахавшего в огромную черную собаку… Он вспомнил свой испуг, когда в супермаркете увидел, как семилетний Костя вошел в специальный отсек, где ждали своих хозяев огромные псы. Но Костя, приговаривая что-то, почесал за ухом у боксера, да так, что тот от удовольствия перевернулся на спину, подставив розовый живот, а всего минуту назад, до прихода Кости, этот боксер яростно дрался с догом и дрался потому, что не смог достать Жука через спину дога, и по пути, или просто так, цапнул дога в бок… А Костя справился с ними всеми! Ни одна собака не посмела укусить мальчика… Все, кто эту сцену видел, не забудут, наверное, до конца жизни… Куча разъяренных псов и маленький мальчик…
В дверь постучали.
— Войдите! — сказал Лешка, вытирая мокрые волосы.
Вошла девушка в белом халате, толкая перед собой столик.
— Здравствуйте! — приветливо сказала она. — Ваш завтрак! — она откинула салфетку со столика и положила на прикроватную тумбочку лист бумаги.
Ковалев окинул взглядом аппетитные булочки, ветчину и сыр, а девушка из кофейника налила дымящийся паром кофе.
— Здесь график ваших процедур, — сказала она. — Просьба не опаздывать. Кроме того, в столовой висит меню, вы можете заказать блюда на день. Буфетчица все запишет. Сегодня я не знала, что вы предпочитаете, так что на завтрак набрала побольше всего… — она мило улыбнулась.
— Спасибо…
— Кушайте на здоровье! — девушка вышла.
Ковалев выпил кофе, съел бутерброд и посмотрел на листок… Первым в графике значился гидромассаж. Он доел булочку и направился в процедурный корпус, соединенный с основным зданием крытым переходом.
Массажем распоряжалась длинноногая девица. Она смотрела на Ковалева с нескрываемым интересом.
— От чего мы лечимся? — спросила она и заглянула в большой, своими размерами похожий на амбарную книгу, журнал. — Так, вам прописан активный массаж… Раздевайтесь.
Ковалев разделся.
— А это что такое? — вдруг спросила медсестра.
— Что?.. — не понял Лешка.
Медсестра показывала на плавки.
— Как что… — Ковалев смутился.
— Снимайте! — категорично заявила длинноногая и отвернулась, скрывая улыбку.
Ковалев, помедлив, снял плавки и быстро влез в воду. По дну и стенкам ванны темнело множество отверстий. Медсестра подошла к небольшому пульту, нажала на кнопку. За стенкой приглушенно загудел мотор. Медсестра взяла в руки тонкий шланг и подошла к Ковалеву.
Множество мелких иголок вонзились в Лешкину кожу. Но эти иголки не кололи, нет, они приятно щекотали кожу и, казалось, проникали даже в мышцы. Медсестра подошла вплотную, опустила руку с шлангом в воду, а свободной рукой повернула что-то внизу. В грудь Ковалева ударила тугая струя. Медсестра, улыбаясь, водила шлангом слева направо, потом справа налево, опускаясь все ниже, а Лешка чувствовал, как невидимые пружины нервного напряжения постепенно выпускают его тело, как кожа становится прозрачной, а мышцы уже не часть его тела, а полностью растворены в воде. Он лежал, расслабляясь все больше, а медсестра, глядя в его глаза, смеялась уже откровенно, и капельки воды, блестевшие на ее свежих губах, легко подрагивали вместе с губами.